Щепа и судьба (СИ)

…Погода уже много дней стояла чудесная. Еще не набравший полной силы солнечный софит равномерно освещал сияющий первозданной голубизной небесный купол, словно специально кем-то покрашенный в успокаивающий душу цвет наивности и непорочности. И его великолепие не осмеливался омрачить своим появлением ни единый случайно забредший на безбрежную синь небесного пастбища облачный барашек. Верно, пока что они сбивались в стада в иных небесных высях, где копили силы для броска на наши равнины, когда того потребует их верховный пастырь. Казалось, небеса, словно две полупрозрачных ладони, сомкнулись над нами и бережно прикрыли беспечное человечество от бурь и бед, таящихся в космических глубинах. Отчего же мы все, отягощенные своими делами и заботами, так редко вглядываемся ввысь, что никак не удосужимся заметить, сколь много общего между твердью земной и небесным сводом. Недаром жизнь произошла из яйца, из икринки, из молекулы, поскольку только в округлой форме и наше земное яйцо, укрытое небесной оболочкой, наверняка служит первичным эмбрионом для появления чего-то более совершенного и возвышенного. Только инкубационный период земного созревания исчисляется в миллионах, а может, и миллиардах лет, и нам, ныне живущим, не дано догадаться, а тем более присутствовать при рождении иных форм существования, для которых мы ежесекундно прокладываем дорогу. А может, наоборот, тормозим их появление? Потому рано или поздно будем отринуты, низвергнуты, выброшены из этого прекрасного мира, зовущегося Земля.

А пока мы неспешно брели с Лешей мимо моего картофельного поля, на котором уже кое-где обозначились лиловые соцветия колокольчиков, в сторону ближайшего перелеска, где вплотную к березовым стволам топорщилась, словно два сложенных крыла, крыша моей баньки. Рядом с ней находился рукотворный прудок, населенный громкоголосыми лягушками, уютно обитающими в стороне от людской суеты. И ни души кругом. Тем более полное отсутствие следов посещения моих владений кем-то из парнокопытных.

Леха сосредоточенно шагал рядом, ведя за узду своего коня, который успевал на ходу схватывать мягкими губами сочные побеги травы и громко хрумкал ими у нас за спиной. Когда мы дошли до бани, то Алексей приостановился и повел своим чуть удлиненным носом, который постоянно украшали мелкие бисерные капельки пота, принюхался. Чуть постояв, поинтересовался, давно ли топлена баня, словно я мог пригласить туда пропавшую телушку для помыва. Недоуменно пожав плечами, ответил, что больше недели назад. В ответ он согласно кивнул и побрел дальше в сторону ближайшего хвойного массива, уходившего по пологому спуску вниз к текущей по дну оврага речке. При этом у меня складывалось впечатление, будто бы Алексей как некий древний человек руководствовался исключительно обонянием, потому как время от времени он чуть приостанавливался, принюхивался и брел дальше. Так в моем представлении первобытные охотники скрадывали зверя, выслеживая его исключительно по запаху и руководствуясь лишь своим инстинктом.

Вообще Лехин нос мог сказать за хозяина гораздо больше, чем приспособленный для этого его собственный речевой аппарат. Если Леха сидел на коне, чуть скрючившись, скрестив руки на коленях и склонивши нос к самому вороту рубахи, значит, все обстояло хорошо и вполне благополучно: его телушки мирно поглощали траву, а сам он занимался их созерцанием и регулярным подсчетом количества калорий, усваиваемых его подопечными.

Дело в том, что оплата труда пастуха велась по сложной системе, разработанной самыми передовыми финансистами социалистического государства. Первоначально он получал материальное содержание в виде заработной платы, на которую вполне можно приобрести в обычном сельпо ежедневную пачку сигарет без фильтра и буханку ржаного хлеба. В конце сезона скотину загоняли на весы, где каждую особь подвергали принудительному взвешиванию. Затем вычислялась разница между живым весом в начале лета и тем, который она имела на момент взвешивания. За каждый лишний килограмм шла доплата. Получив причитающиеся ему от нагула деньги, Алексей тут же уходил в загул, во время которого он наверняка терял в весе примерно столько же, сколько одна телушка приобретала за сезон. Но до того он обычно ехал в город, покупал там детям новую школьную форму, письменные принадлежности, что-нибудь для жены, а остальную сумму начинал пропивать, едва садился в рейсовый автобус. И добравшись до деревни, продолжал это трудное дело, пока не заканчивались деньги и силы. И тогда Лехин нос, как петушиный гребень, становился багрового цвета и указывал всем окружающим, что с хозяином его лучше не шутить и ни в коем разе не спорить.