Щепоть крупной соли

Юрка появился в поселке в воскресенье. Я понял сразу, что этот высокий стройный летчик в синей аэрофлотовской шинели и есть сын Варвары. Мы сидели с теткой на пороге, чистили рыбу (опять угостил Разиня). Жирные скользкие караси вываливались из рук, отливали на солнце бронзовой чешуей. Юрка проходил мимо с «дипломатом» — заметил я, что у летчиков это как приложение к форме, обязательная принадлежность, — но, увидев тетку Марью на крыльце, повернул к дому и еще за несколько метров фуражку «с капустой» стащил с головы, приветливо поздоровался.

Все-таки права тетка — очень здорово похож на Разиню сын, вон и нос острый, как жало, и завитки волос так же, как у отца, приклеились к высокому лбу. Юрке лет двадцать семь — двадцать восемь, почитай, мой ровесник, но то ли серьезная служба тягот добавляет — на лбу морщины копятся, тонкими ниточками разбежались.

Тетка Юрку с ног до головы осмотрела, на меня взгляд перевела, точно сопоставляла, гожусь ли я своему погодку в сравнение. Заметил я — нет, не вытянул на Юркин уровень.

Тетка между тем в дом смоталась, стул для гостя притащила, Юрку заботливо усадила и вопросами засыпала. И самый главный в конце подбросила:

— А жениться когда, Юра, а? На свадьбе погулять хочется…

Юрка точно ждал этого вопроса (да, возможно, его и не раз задавали), сказал спокойно:

— Будет, будет, тетя Маша, свадьба. Возьмем да и через две недели такое дело сварганим. Так что пятки готовь…

— Правда, что ли, Юра?

— А ты что думала? Только так говорят: жениться не напасть, как бы женатому не пропасть…

— Ну, ну, ты парень хоть куда, а еще о пропаже толкуешь. Такой орел у нас на весь поселок один, и ростом и красотой, — сказала тетка Марья и засмеялась ядреным смехом. Потом на меня пальцем указала, подмигнула Юрке: — Вот племянник мой давно уже с этим делом управился. Сейчас мальчонка растет, а ты все женихаешься.

Юрка зубы ровные оголил, заулыбался:

— Ну вот и я скоро с холостяцкого круга сойду.

Наверное, от дома своего заметила Юрку мать, заспешила через дорогу к нам. Сухонькая, она точно птица рвалась вперед, махала руками, частила маленькими шажками по росистой мураве. Юрка повернулся, мать заметил, побежал навстречу, высоко поднимая длинные ноги, так что песчаная пыль вихрилась на дороге. Они обнялись, и мне даже страшно за Варвару стало: такой великан и подмять может, как медведь, вон сколько силищи в его упругом теле. Потом Юрка руку положил на худенькое плечо матери, они неторопливо побрели к дому, и даже издалека было видно — играло солнце радости на лице Варвары.

На крыльце своего дома Разиня появился, долго глядел вослед Варваре и сыну. Какой-то воровской был этот взгляд. Он потоптался несколько минут на скрипучей терраске, а потом юркнул в дверь, и она протяжно скрипнула.

Видать, не укрылось от взгляда тетки Марьи поведение Разини.

— Видишь, Вася, бог шельму метит, — сказала со вздохом она, — он в молодости, Андрей Семенович, дюже круто себе цену возвышал. На дохлой козе не объедешь. Бывало, всегда присказку такую говорил: «У нас в лесу как хворостинка, так полтинка, как сучок, так троячок», — намекая нам, грешным, чтобы мзду леснику тащили. Нас-то нужда в лес гнала — то дров нету, то стропила на хатенке обломилась, то тесина нужна пол подправить. А он свою должность так непомерно возвеличил, будто не лесник, а какой-нибудь царь на престоле сидит.

Тетка в сердцах сплюнула, засмеялась грустно:

— А вот сейчас как зверюга затравленный крутится, даже к родной кровинке подхода нет.

Через два дня к нам пришла тетка Варвара. На улице в этот день моросил мелкий дождик, и она долго шмыгала затасканными галошами, очищая прикипевший белесый песок. Наверное, это все-таки крестьянская привычка — долго расспрашивать о здоровье, о близких родственниках, расспрашивать неторопливо, обстоятельно, будто как раз и цель основная — это узнать о чадах и домочадцах, вздыхать по поводу их неудач и, наоборот, восторженно радоваться жизненным успехам, в такт кивая головой.

Пока две соседки, перебивая друг друга, говорили о том, кто чем хворает да какую напасть чем лучше лечить, благо теперь в лесу начала пробиваться травка, и от любой хворобы можно найти надежное средство, не какую-нибудь «химию» (так они лекарство именовали), от которой в желудке одно расстройство и печень может совсем разрушиться, «в тлен превратиться», так вот, пока они говорили об этом, я поближе рассмотрел тетку Варвару. Рассмотрел и один для себя вывод сделал — в ее живом, годами и невзгодами подсушенном лице сохранилась теплота, мягкие голубые глаза излучали тепло, и только в уголках рта залегла болезненная усталость. Наверное, тяжелое лихолетье отпечаталось сеточкой морщин, да пепельные волосы — куда их денешь — как тавро за прожитое, за бедность и голод, за неустанные женские заботы.

Закончив с теткой, Варвара на меня переключилась, зачастила про здоровье.

— В моем возрасте об этом рано говорить, не успел нажить болячек.

— И слава богу, — вздохнула Варвара, — болезни входят легко, а обратно не вытолкнешь ни за какие деньги.