Щит и меч, № 4, 1995 (сборник)

— Да-а, времечко! — покрутил головой Васькин и обнял младшего лейтенанта за плечи. — Приходится выбирать, что нам по карману, но всухомятку.

— Ладно хоть обещают: будем жить хорошо. И даже богато.

— Что ж… Кто-то живет и сегодня хорошо! — согласился Борис Николаевич. — Как в Древнем Риме, разделили нас на патрициев и плебеев.

У грузина в киоске они купили лаваш и несладкой фруктовой воды. Это блюдо оказалось дешевле, чем в столовой, и не нужно тратить время на очередь. Не так плотно, но заморили червячка.

— Надо же… лаваш двести рублей. Прямо на глазах все дорожает! — возмущался капитан Васькин. Он не был скупым человеком, но жена Катерина настроила его на критику.

— Пора привыкнуть, Борис Николаевич, — посоветовал Виктор.

— К чему? К надуваловке?

— На то она и власть, чтобы народ обокрасть.

Борис Николаевич внимательно посмотрел на него.

— Это уж точно! — нехотя признался он. — Куда-то так долго шли всей страной — и вдруг вернулись. Хороша демократия! Только на что похожа? Как твое мнение, Виктор, поправятся наши дела?

— Если откровенно, не очень-то верю.

— И я.

— Чтобы завалить экономику, ума много не надо, но чтобы поднять, нужны годы и средства.

— Ну ладно, посудачили, как бабы, и довольно. Потопали доводить дело до конца.

Борису Николаевичу казалось, что сегодня что-то прояснится. Интуиция — хорошая штука, но на этот раз чутье капитана Васькина подвело.

Труженики лесопильного заводика, так по-местному называли довольно солидное деревообрабатывающее предприятие, уже вернулись. В окнах горел свет. И немая Варвара встретила у порога непрошенных и незнакомых ей гостей. Она никак не хотела пропускать их в дом. Разговор завязывался трудно. Василий Корнеевич был пьян. Старенький Петрович и того хлеще. Не сняв брюк и сандалий, он развалился на потертом диване на верандочке. И небрежно вопрошал:

— Кого занесла нелегкая?

— Вон, из милиции! — Тимонин плюнул в распахнутое окно.

— Гони в шею! — велел Петрович. — Мы ничо не украли.

Васькин изрядно устал, а этот старик плюнул ему в душу, но не мог он обижаться. С затертого дивана свесилась изношенная в мозолях рука. В квартире было просто: жили тут рабочие люди, и жили бедно. Кусок хлеба доставался им трудно. По сути, на этих людях, на их повседневном труде держался белый свет. Не видеть и не понимать этого нельзя. И тут уж, если сам, конечно, нормальный, поимеешь уважение.

Коваленко, кажется, почувствовал настроение Бориса Николаевича и тихо прикрыл на верандочку дверь.

— Нам бы побеседовать с Варварой, простите, не знаю ее отчества, — обратился к Василию Корнеевичу капитан Васькин.

— А со мной, значит, не хотите говорить?

— Пока нет.

Василий Корнеевич подумал, поднял бровь и разрешил.

— Валяйте. Раз надо, так надо, — тяжело выдавил он из себя. — Варвара, подь сюда. Какие-то грехи за тобой числятся.

— Никаких грехов нет, — успокоил Борис Николаевич.

Похудевшая, постаревшая за последнее время, с потухшими глазами Варвара подошла, но не села на стул, а только держалась за его спинку. И заметно нервничала.

— Начну прямо, — Борис Николаевич внимательно глянул ей в лицо. — Люди говорят, вы были на месте убийства Раисы Ивановны Новожиловой… случайной свидетельницей…

Варвара испугалась и отрицательно помотала головой. Что-то промычала. Отечные ее глаза наполнились слезами.

— Вы не торопитесь. Я вас ни в чем не обвиняю. И не расстраивайтесь. Только подумайте, убийцы ходят на свободе. От их рук могут пострадать другие люди. Я прошу вас помочь нам, если это возможно.

— Я ничего не знал. Она мне не говорила, — поднялся со стула Василий Корнеевич. Лицо его было красным, во хмелю и крайне удивленным. — Ты скажи, Варвара, что же случилось и отчего ты онемела?

Женщина замычала и заплакала в голос, заслонившись ладонями. Все напряженно ждали, пока она успокоится. Виктор Коваленко прислонился спиной и затылком к стене. Борис Николаевич положил руки на стол и посматривал на встревоженного Тимонина. Тот мог испортить весь разговор. За распахнутым окном бегали по высохшим вишневым веткам собравшиеся сюда на ночлег воробьи. Ветерок порывами дергал грязноватые занавески. Во многих местах на них виднелась штопка. Всюду и во всем отражалась обнищавшая страну демократизация.

Коваленко подошел к столу, положил любительские снимки и блокнот с авторучкой.

— Может, она напишет что?! — кивнул он Тимонину.

— Да-а, дела! — протянул Василий Корнеевич.

Сначала рассказал он о том, что приключилось с ним в Парадном, почему они бежали с женой из районного центра. Упоминание его о «Жигулях» голубого цвета насторожило капитана Васькина не на шутку. Над тем, как грабители запустили вслед Тимонину бидончик с деньгами, он невольно улыбнулся.

— С тех пор я в Бога стал верить! — продолжал Василий Корнеевич.

— За такие деньги можно и поверить, — отозвался Коваленко. Обычно он помалкивал, когда вел разговор Борис Николаевич, а тут не удержался.