Щит и меч

- Я не генерал, - сухо поправил Лансдорф. Усмехнувшись, добавил: - Но не будь нас, генералы воевали бы как слепые. Так что у тебя в голове?

- Я хотел бы быть вам полезен.

- Чем?

- Я полагаю, вы знаете о каждом больше, чем он сам о себе знает...

- Да, конечно!

- Мне кажется, майор Штейнглиц и капитан Дитрих не совсем точно поняли вас,

- Говори, я слушаю. - Лансдорф даже приподнялся на локте.

Вайс понимал, чем он рискует, но у него не было иного способа привлечь к себе внимание Лансдорфа.

- Вы дали им понять, что чем больше будет отсев уже в самой школе, тем больше найдется впоследствии оснований упрекнуть службы гестапо в недостаточной осмотрительности.

- И что из этого следуетЮ?

- Надо, чтобы такой непригодный материал в известном числе все же попадал в школы, иначе, если его не выявить, вся дальнейшая ответственность будет ложиться на службу абвера.

- О, да ты мошенник! Где ты этому научился?

- Мой шеф, крейслейтер Функ, применял этот метод в отношении членов "Немецко-балтийского народного объединения". Он принимал туда всех желающих. Но потом, накануне репатриации, составил огромный список тех, кого считал не заслуживающими доверия. И Берлин высоко оценил его заслуги и указал на недостаточно хорошую работу агентов гестапо в Риге.

- Откуда ты знаешь?

- Я пользовался исключительным доверием господина Функа.

- Почему?

- Потому, что вы первый и последний человек, которому я счел возможным сказать об этом. Функ ценил мою способность забывать то, что следует помнить.

- Ты, оказывается, тщеславный, - одобрительно заметил Лансдорф.

Вайс воскликнул с полной искренностью:

- Я понял, что вы большой человек, и просто хотел обратить на себя ваше внимание.

- И когда ты все это придумал?

- Только сейчас, - доверчиво признался Вай. - Почувствовал вашу благосклонность и вот решился... - Прошептал: - Я немного знаю русский язык. - Добавил поспешно: - Об этом я написал в анкете. Научился, когда работал у русского эмигранта в Латвии. - Пояснил: - Это не совсем тот русский язык, на котором разговаривают советские люди, но я все понимаю.

Лансдорф лежал с закрытыми глазами, лицо его было недвижимо, как у мумии.

Вайс сказал жалобно:

- Господин майор ценит меня только как шофера, Но я был бы счастлив, если бы кто-нибудь обратил внимание на другие мои способности.

Лансдорф открыл глаза, выпуклые, как у хищной птицы.

Вайс выдержал его обыскивающий, проникающий в самое нутро взгляд с той же застенчивой, просительной улыбкой.

Лансдорф сказал;

- Ты иои человек, которого надо совсем немного обучить и послать в тыл к русским. - И, покосившись на медаль Вайса, добавил иронически: - Ты же храбрец.

Вайс похолодел, у него даже пальцы на ногах свело от ощущения провала. Вот к чему привел этот рискованный разговор, который он затеял, преследуя совершенно иную цель. Выходит, он просчитался, не сумел оценить этого сибаритствующего старика. Не надо было навязываться ему. А как не навязываться, когда он стоит гораздо ближе, чем даже Штейнглиц, к тому источнику сведений, куда так стремился Иоганн? И как узнать, действительно ли Лансдорф счел его подходящим для работы в тылу противника или только хотел испытать его?

Раздумывать было некогда, и скорее машинально, чем сознательно, Вайс сказал довольным голосом:

- Благодарю вас, господин Лансдорф. Надеюсь, вы не будете сожалеть о своем решении.

- А почему бы я мог сожалеть? - сощурившись осведомился Лансдорф.

- Дело в том, - сказал Вайс, - что у меня настолько типичная внешность, что в Риге любой латыш сразу узнавал во мне немца, а русские тем более. - Торопливо добавил: - Но это ничего не значит. Я, как истинный немец, готов отдать жизнь за фюрера, и, можете верить мне, если придется погибнуть, я погибну там с честью, как немец.

Лансдорф долго, внимательно разглядывал Вайса. Потом сказал с сожалением:

- Да, ты прав. Ты типичный немец. Тебя можно было бы выставить в расовом отделе партии как живой образец арийца. Но я подумаю о тебе, пообещал Лансдорф, движением руки отсылая Иоганна.

Накануне этого опасного разговора Иоганн долго размышлял, как ему вести себя в новой обстановке, которая хотя и благоприятно складывалась для него, но таила угрозу изоляции. Он не хотел быть снова обречен на бездействие, как в прошлый раз, когда попал на секретный объект абвера, где готовили группу русских белоэмигрантов для засылки в советский тыл.

По всем данным, служба абвера начала создавать огромную сеть разведывательно-диверсионных школ.

Это свидетельствовало и о том, что молниеносное наступление гитлеровцев сорвалось, и о том, что провалились их надежды найти поддержку среди некоторой части населения Советской страны. И не "пятая колонна", на которую они рассчитывали, ожидала их на советской земле, а мощные удары партизанских соединений.