Щит и меч

- Что, что! Ну, не стало группы, девяносто процентов потерял. Увязался за мной помощник, шустрый такой мальчишка, ничего не боялся. Только научил я его оружием владеть, как всё - подстрелили. Начал его перевязывать. А он попольски объясняет: "Извините, говорит, вы не доктор, вам стрелять надо". Отполз к краю крыши, чтоб мне его было не достать, и там у желоба помер. Потом старуха с дочерью у меня за второго помера были. Дочь - врач, ловко умела перевязывать, но когда в третий раз меня ранили, их уже не было. Кто-то в подвал меня сволок, там я отлежался, выполз. Работал из автомата - прикрывал, пока старики, женщины и дети в люке от канализации скрывались. Их потом там дымовыми шашками немцы задушили.

- А ты?

- Ну, что я, существовал. Фашисты ночью уже по пустому гетто бродили, сапоги обмотали тряпками, чтобы неслышно ступать, и, как найдет живого, добивали.

Я для личной безопасности больше ножом действовал, от пальбы воздерживался. Потом вконец устал, без памяти свалился.

Очнулся как бы в земляной норе, аккуратно перебинтованный. Ну, ухаживали за мной, будто я самый лучший человек на земле. Понимаешь, такие люди! Им самим там дышать нечем - воздуху нет. Знаешь, хлебом, водой поделиться - это что, а вот когда дышать нечем... А тут такая здоровенная дылда, как я, зубами от боли скрипит и последний воздух хлюпает. Уполз я от них. Вижу - дети синеют, ну и уполз.

И, представь, напоролся вдруг на Водицу с Пташеком - вылезли из канализационного люка. Они, оказывается, беглецам решетку пропиливали, где выход из туннеля на Вислу. Кое-кто спасся - те, кто не потонул. Ну, тут я, очевидно, и скис. Как они меня оттуда уволокли, не знаю.

Недели через две или вроде того я с ними одну диверсию не совсем аккуратно сработал. Все получилось, но вроде как гестапо чего-то учуяло. Я намекнул Бригитте: неплохо было бы в Берлин эвакуироваться, - ну, она выхлопотала.

Зубов опустил голову, пробормотал:

- А вообще-то как там, в гетто, все было, нет возможности человеческими словами рассказать! - Посмотрел на озеро, добавил: - И моря не хватит, чтобы такое смыть навечно из памяти. Так вот. - Встал и начал одеваться. - Из Берлина туристские автобусы приезжали, специальная остановка возле варшавского гетто. Гид пояснения публике давал, брюхоногие развлекались, как в цирке. Может, из здешних вилл жители.

- Так кем же ты сейчас числишься у немцев? - спросил Вайс.

- Видел же, - неохотно процедил Зубов. - Командую по линии "Тодта" спасательными отрядами из немцев, но главным образом - заключенными.

- Ну и как?

Зубов сказал сконфуженно:

- Наши вначале договорились убить меня. Народ организованный, понимаешь, постановление вынесли. Один подлец мне об этом донес. Ну, я, конечно, разволновался: от своих смерть принять - это же ни к чему. А поом решение принял: пристрелил под каким-то предлогом при всех заключенных этого гада во время спасалки, но чтобы все поняли, что к чему. Как шлепнул - сказал: "Это был весьма хорошего языка человек". Ну, видимо, они сами на этого подлеца уже глаза щурили. Спустя день старшина подходит и спрашивает: "Герр комиссар, вы застрелили нашего товарища - он хотел сделать вам плохое?" - "Не мне, а вам", - это я так ему сказал. Поглядели мы в глаза друг другу и разошлись. Выходит, отменили они после этого свое решение: много было возможностей пришибить меня, а не использовали.

- А есть случае бегства?

- Обязательно. Бегут, да еще как! - ухмыльнулся Зубов.

- Но ведь это может на тебе отразиться.

- Почему? Составляю акт по форме - и всех делов: мол, поймал и расстрелял на месте - за мной все права на это. А некоторых заношу в списки погибших при бомбежке или во время завалов. Бухгалтерия у меня на такие дела чистенькая. - Сказал завистливо: - Чувствую по всему: у них партийная и другая организация имеются, они решают, кому и когда бежать. Живут коллективом. А я для них вроде как пешка - не человек, одна фигура.

- Слушай, а почему они так здорово работают?

- Так ведь людей спасают.

- Немцев, - напомнил Вайс.

- Да ты что! - возмутился Зубов. - Знаешь, когда детей задавленных из рухнувшего бомбоубежища выносят, смотреть невозможно: будто они их собственые, эти ребятишки. - Вздохнул: - Вот, значит, какая конструкция души у советских! И кто скажет, слабина в этом или сила...

- А ты как считаешь?

- Как? А вот так и считаю.

Они сели за столик на открытой веранде кафе, свободной от посетителей в этот ранний час. Кельнер, не спрашивая о заказе, принес кофе, булочки, искусственный мед и крохотные, величиной в десятипфенниговую монету, порции натурального масла.

Зубов отпил кофе, брезгливо сморщился:

- Надоело это пойло, лучше закажу пива.

- Да ты что? Пиво - утром? Здесь не принято.

- Ну, тогда щи суточные.

- Ладно, не дури, - сказал Вайс.

Зубов посмотрел на грязное от дымных пожарищ, все в багровых отсветах, будто налитое кровью небо, спросил сердито: