Щит и вера

– Спасибо, сестрица, это ты вовремя с банькой, – ответил Григорий, будучи в отличном расположении духа после рабочего дня и выполненной работы.

– А я самовар, медку да пряничков на стол подам. Иди-иди, братец!

За горячим душистым чаем, отослав мать к соседям, Прасковья приступила к делу.

– А что, братец, хороший, верно, урожай нынче будет! Осень, скоро свадьбы на селе будут. Ко мне уж с заказами на наряды свадебные обращались. Давай я тебе тоже свадебный наряд на городской лад сошью? Я умею.

– Стар я для таких обновок, не к чему мне это, – растерявшись от неожиданности, уклончиво ответил Григорий.

– Да какой же ты старый! Ты у нас красавец! Строен, волос черней ночи, а глазищи, что тебе куски неба! Я знаю, что ты многим нашим молодым бабам и девкам нравишься. Идёшь по селу, дак они через заборы на тебя таращатся! А одна так вовсе сохнет по тебе. Даже девка ещё!

– Прасковея, не хочу я об этом говорить, – сник в голосе Григорий, – ну какой я жених?! Какая девка за меня, старика, замуж пойдёт? Все мои невесты давно уже засватаны!

– Зря так думаешь. Есть одна! А уж как любит тебя, прямо страсть! – продолжала, несмотря на смущение брата, Прасковья.

– Это кто же такая? – вырвалось от удивления у Григория.

– Носкова Мария! Ты присмотрись к ней, Гриша! Тебе уже своих детушек надо иметь, а не племянников растить! – рассчитывая на терпение брата, продолжала Паша.

– Слушай, сестра, не твоё это дело. Больше не будем о сём говорить. За чай спасибо, пойду скотину посмотрю, – закончил разговор Григорий.

Он вышел на высокое крыльцо старого, но крепкого дома. В загон идти было ни к чему, всё уже было там сработано, однако захотелось уйти от настойчивости младшей сестры. «Надо же, какая разговорчивая? – размышлял Григорий. – О ком она говорила? О Марье Носковой! Видал я, как краснеет она, когда случается видеться на церковной службе. Уважительная девка, ничего не скажешь. Только правду ли Прасковья говорит насчёт любви?» – размышлял Григорий после взволновавшего его разговора с сестрой. «Нет, любовь теперь уже не про меня», – мрачно закончил он свои раздумья.

Прасковья поняла, что смутила и растревожила брата своим разговором, решила, что теперь Самсона Дмитриевича черёд настал речь о женитьбе вести. С этими словами Паша обратилась к отцу, как только он появился в доме.

– Тятя, ты мамане сказывал, чтобы она с Григорием поговорила о женитьбе его на Марье Носковой. Так я всё ему обсказала уже. Теперь ты давай немного погодя поговори, – обратилась она к Самсонию.

– Ты почём знаешь про Марью? Я ещё только думку об этом думаю, а ты уже знаешь? Откудова, сказывай давай? – был поражён Самсон Дмитриевич.

– Да как же мне не знать дела сердечные! Я ж по людям хожу, в домах ихних живу по приглашениям да по просьбам! Уж полдеревни знает про сердечные томления Марьи Назаровны. Что, тятя, ведь действительно хорошая невеста!

– Да хорошая-то она хорошая для нас с тобой! Ведь нам с лица воды не пить. А вот засиделась в девках, уж двадцать седьмой год пошёл, а сватов всё нет! Почему, думаешь, – в сердцах разошёлся Самсоний, – некрасива лицом она, что тут поделаешь! Дарья Червонная вона какая красавица была! Как же он теперь на Марью смотреть будет? Что скажешь?

– Да то и скажу, что ему уже не двадцать годочков! Не маленький, и другую красоту в человеке должон видеть! – наседала Прасковья.

– Это ты верно подметила! Но всё едино мужик на лицо бабы смотрит, уж потом душу видит. Но ежели селяне об Гришке балакають, надо приступать к разговору. А ты больше к нему со своими мозгами не лезь! Не бабье это дело – мужиков учить! Поняла, что ли?

– Да поняла, поняла! Дождётесь, что Марью сосватают, и всё! – не уступала Прасковья отцу.

– Брысь с глаз моих долой! Иди матери помоги стол накрыть, вечерять будем.

Он удивился проворности дочери. «Ох, кабы не горб, вот горячая девка была бы, ох, горячая!» – с гордостью за младшую дочь подумал Самсон Дмитриевич.

* * *

С началом Столыпинских реформ в Сибирь потянулись переселенцы из Центральной России. Бесконечными обозами в сопровождении конной охраны они двигались в неизведанный край. Мысли были разные, но все они мечтали о хорошей жизни в новом незнакомом краю. Немало переселенцев осело и на Алтае. В Луговом определились на поселение десяток семей. Не сразу и нелегко складывалась их жизнь на новом месте.

Не раз уже к Самсону Дмитриевичу подступали общинники.

– Не надо пущать расейских в село, – возмущались они.

– У нас и так их достаточно! Начнут вероотступники, еретики строить свои церкви! Супротив веры нашей пойдут! Анчихристы! Щепотники! – вторили многие.