Щит и вера

Никита из каменского изолятора попал в барнаульскую тюрьму один. Бог знает, что стало с прежними сокамерниками? Теперь необходимо было приспособиться к новым условиям. Его долго вели по тёмным тюремным коридорам. Вот двери камеры отворились, и его впихнули вовнутрь. Было жарко и душно, грязные тела нескольких десятков людей издавали невыносимое зловоние. Сверху горела тусклая лампочка. Как по команде, все повернулись на бок, по сплошным нарам как будто пробежала волна – новенькому освобождалось место. Ему повезло, в новой камере не оказалось уголовников. Ранним утром два арестанта из тюремной обслуги внесли дымящееся ведро непонятного происхождения баланды. Начался новый день…

– Бульончик подоспел, – вновь где-то совсем рядом раздался убаюкивающий голос Анны Павловны. Никита Александрович открыл глаза. Сделав над собой неимоверное усилие, он сел. Фельдшерица держала в руках миску с приятно пахнущей жидкостью. Он удивился тому, что ещё воспринимал запахи, решив, что это добрый знак.

– Давай, родимый, покушаем, – продолжала «убаюкивать» Анна Павловна. Никита взял ложку и стал отхлёбывать горячую жидкость. – Ну вот и молодец, так мы с тобой скоро и вставать начнём, – обнадёживающе закончила уговоры она.

Между тем двое санитаров сняли с соседних нар очередного мертвяка. Делалось это спокойно, несуетливо. Одев тело трупа в лагерные одежды, прикрепив к нему небольшую записку с указанием даты смерти и причины (она была у всех одна – дизентерия и алиментарная дистрофия), его вынесли. Похлебав горячего бульона, Никита ощутил приятное тепло, пробежавшее по его телу. Немного посидев, он распластался на деревянных досках, ожидая приступа несносной боли от попавшей в желудок жидкости. И вновь прошлое нахлынуло на него…

В поисках приятных ощущений он вспомнил свадьбу его старшей дочери Дарьи. Как ему было жаль свою любимицу! Старообрядческая семья Саввы всеми силами противилась их чувству. Российских не любили. Сколько бы они ни жили в этих сибирских кержацких сёлах, всё равно оставались чужими. Но Савва был непреклонен, даже решился на побег с Дашуткой. Целый год они жили в лесу на старой брошенной родительской заимке Зыковых. Никита сочувствовал молодым, они-то с Анисьей не препятствовали этой любви. Помогали молодым, каждую неделю ездил он к ним, возил одежду, домашнюю утварь, съестное, а самое главное – отремонтировал старый дом, сделав его пригодным для проживания. Но через год Зыковы смирились. Сыграли вместе со сватами свадебку, и ушла его доченька из родного дома. Никита очень горевал, но ничего не поделаешь.

Сознание Никиты Александровича словно помутилось. Навалился тяжёлый сон. И вновь он оказался в барнаульской тюрьме. Вот ведут его, избитого, на допрос. Но перед ним другой коридор, комната без окон… Он слышал, что здесь расстреливали заключённых. Его вталкивают в неё. Кругом кровища, все стены комнаты словно изрыты расстрельными пулями. Но это был не конец! Его вновь избили, вновь подносили бумагу с обвинением, вновь угрожали расстрелом прямо сейчас, если не подпишет. Но Никита не подписывает. Как он оказался в камере, не помнил.

Месяц его продержали в Барнаульском УНКВД без суда. Последнюю неделю про него вовсе забыли. Десятого декабря 1937 года состоялось заседание Судебной тройки УНКВД Алтайского края. Его приговорили по ст. 58–10 УК РСФСР к 8 годам лишения свободы. Начало срока 18 ноября 1937 года. Конец срока 18 ноября 1945 года. До июня Никита Александрович пробыл в этой зловещей тюрьме. Его перевели в другую камеру к таким же арестантам, которые ждали своей окончательной судьбы после решения Судебной тройки.

«Уже начался 1943 год! Опять идёт война! Им, „врагам народа“, даже умереть за Родину отказано! А сыночек Колюшка как раз подоспел. Что с ними со всеми? Ведь так после моего ареста ничего не знают обо мне. Но лучше об этом не думать, – размышлял Никита, – так лучше для них, ведь быть семьёй „вражеского агента“ не дай бог».

После приговора в июне 1938 года его вместе с другими арестантами погрузили на баржу и по Оби пошли на север, потом на грузовом корабле по Енисею в Дудинку и, наконец, по узкоколейке в посёлок Норильск. Заполярье. Это совсем другая жизнь. Да и вообще это другое!

* * *

После известного постановления Совнаркома от 23 июля 1935 года, в котором говорилось: «…строительство Норильского никелевого комбината признать ударным и возложить его на Главное управление лагерями (ГУЛАГ) НКВД», обязав его для этой цели организовать новый специальный лагерь, начал свою историю Норильлаг. К 1937 году были выстроены бараки первого лаготделения, и на склонах горы Шмидта началось строительство второго отделения.