Щит и вера

И вот ротный берёт бутылку и пополз прямо к танку. Страсть господня! Я только на него и смотрю, да и все бойцы тоже. Что будет? Сможет ли эта бутылка танк пожечь? А ротный всё ближе, ближе к железной громадине, которая скрипит, башню прямо на ротного навела. Размахнулся и бросил свою бутылку. Я слышал, как она звякнула, разбившись об металл. Смотрим, а танк и впрямь загорелся!

– Ребята! Горит! Горит! Гад!

– Бей фашистов! Бей гадов!

Закричали бойцы. И полетели бутылки по танкам! Много мы их пожгли. Не ожидали немцы такого исхода. И тут батальонный командует:

– В атаку! За Родину! За Сталина! В атаку!

И мы пошли! Я почти не помню ничего!

Закончился мой первый бой. Выбили мы фашистов из укреплений, отошли они от ближних рубежей. Посмотрели на их укрепления: окопы глубиной в полный человеческий рост, обшиты все досками, место бойца обустроено шкафчиком для личных вещей, специальным ящиком для патронов и гранат. Сволочи, всё это их благоустройство под страхом смерти делали наши женщины и старики! Михаил Васильевич и многие другие бойцы батальона затем были представлены к медали «За отвагу». Только далеко не все её получили. Бои продолжались жуткие!

Успех наш был непродолжительным. Немцы пёрли: танки, мотопехота, автоматчики. А у нас против танков ничего, бутылки – и то закончились. Фашист бьёт! И вот получили мы приказ вернуться на прежние позиции, отступить, значит. Правильный приказ, без артиллерии нам было не удержаться. Мы несли огромные потери. Пришлось вернуться в свои старые окопы. Ну и немец недолго радовался, подошли наши «катюши», как дали им чертей оторваться! Я впервые увидел это боевое оружие. Вот я вам скажу, немец-то как обоср…ся! Выжигает всё живое после их залпового огня! Ну, немец тоже не дурак, их самолёты пошли. А много! Небо закрыли! Тут я впервые узнал, что такое авианалёт! Я ведь только слышал об этом от Михаила Васильевича. Всё смешалось! Кругом взрывы перепахивают нас, перемешивают с землёй! Ночь наступила средь бела дня! Гул! Разрывы голову ломают! Некоторые молоденькие новобранцы, как я, особенно те, кто был впервые в бою, повыскакивали из окопов, бегут, орут: «Мама! Мамочка!» Я тоже хочу выпрыгнуть из окопа! Страшно сидеть в них! Бежать, бежать, только не сидеть! И тут ротный лёг на меня, придавил посильнее, накрыл своей вещпалаткой! Не знаю, сколько времени мы так пролежали! Стихло, стали откапываться. Здорово нас подкосил этот авианалёт. Всё шло с переменным успехом вплоть до ноября.

А в начале ноября наши пошли в контрнаступление! В одном из боёв погиб наш ротный, Михаил Васильевич. Упал он в снег лицом, прошитый автоматной очередью, разбросал руки, будто вцепился в землю, чтобы уже остаться на ней навсегда. Вечная ему память! Мы скорбели, будто родного отца в его лице потеряли. Бои продолжались непрерывно. Враг так и не прошёл к Москве!

В тех боях и был для меня роковой бой, который решил всю мою судьбу! Авиабомба ухнула где-то близко от меня! Земля вздыбилась. А дальше гул и боль в голове, ничего больше не помню. Это я уже потом понял, что контузило меня. В таком состоянии попал я в плен. Точно не помню как, только обрывки в памяти зацепились. Немецкий автоматчик, направив на меня дуло, кричит что-то. Толкает меня, кругом немцы! В себя я пришёл за колючей проволокой с сильной головной болью, ничего не слышу и ничего не соображаю.

Был ноябрь 41-го. Зима началась тогда рано. Морозы стояли уже настоящие. Нас, военнопленных, держали под открытым небом, в поле: наскоро натянутая колючая проволока, вышки с автоматчиками по углам площадки и охрана с собаками по периметру проволочных заграждений. Было нас довольно много, сотни две. Знакомых я не увидел. Каждый держался сам по себе. Лица у всех каменные. Немцы нас почти не кормили. Некоторые пленные были ранеными, медицинской помощи им не оказывалось. Большая часть их умирала. У некоторых почему-то не было зимней обмундировки – верно, ещё в тепло в плен попали, – они замерзали. Раз в два-три дня приносили большой котёл с непонятным пойлом. Вот и вся кормёжка. Ели снег вместо пропитания. Иногда местные женщины приходили с корзинками, из которых бросали нам овощи. Но это было редко, так как немцы с вышек открывали огонь и по жителям, и по пленным. В лагере нас продержали около двух-трёх недель. Я плохо ещё соображал, поэтому говорю примерно.

Однажды утром нас построили в колонну по пять человек и в сопровождении автоматчиков, собак, мотоциклистов погнали на ближайшую железнодорожную станцию, там загрузили в вагоны, предназначенные для скота, и поезд пошёл в неизвестном для нас направлении.

* * *