Щит веры. Часть 2. Воину-защитнику и гражданскому населению в помощь (ПТСР, боевая психическая травма)

У современного поколения нет этой надстройки, нет морального багажа, который помог бы травматический сигнал переосмыслить. Люди, выросшие на интернете, сидевшие в кафе, вдруг заброшены в адское пекло и — абсолютно к этому не готовы.

Один военнослужащий рассказывал, что он даже не умеет стрелять: оказывается, что они стреляли из пистолета раз в месяц. Они должны были изучать рукопашный бой, и если называть вещи своими именами, то можно сказать, должны были стать профессиональными убийцами. Но у многих людей в армии было всё по-другому: красили, мыли, драили, кто-то их ещё при этом избивал… И невозможно было ничего сказать, позиция начальства была такова: если у тебя в части беспорядки, значит, ты плохой командир, не сумел справиться. Сейчас эти люди брошены в горячие точки. Попадая в госпиталь, они отворачиваются к стене, не разговаривают…

В вышеупомянутом выступлении специалиста (на онлайн-встрече) удивило, что он воспринимает процесс реабилитации исключительно как профессиональную помощь. Хотя человек, у которого проявляются ценности культуры, мировоззрения, веры, сам выходит в посттравматический рост. А здесь человек становится пожизненным пациентом. Он просто проговаривает свои травмы или что-то подобное.

Академик Ухтомский показывает, что такой подход ничего не решает. Человек просто воспроизводит старую травматическую доминанту, но каждое воспроизведение углубляет её в нейронных центрах. Её можно перестроить, только внеся новые смыслы. Вспомним, как Виктору Франклу один человек рассказывал, что он скорбит по умершей жене. Франкл сказал ему: «Представьте, если бы вы умерли первым», на что человек поблагодарил доктора — он представил, как бы страдала его жена. Но здесь человек это понял, потому что у Виктора Франкла был травматический опыт.

Но вот другой случай, когда студентка дала подобный совет взрослому мужчине. Она только что закончила обучение и под контролем педагогов принимала своего первого пациента — мужчину, потерявшего жену. Она обрадовалась — она знает ответ, она читала Виктора Франкла. Но мужчина вознегодовал: что она себе позволяет? Был скандал. Эта студентка не прошла школу Виктора Франкла и, может быть, даже не имела морального права давать пациенту такой совет.

Виктор Франкл перестроил доминанту того человека, внеся в неё новый смысл. Но внесение смысла теперь как будто под запретом, теперь главенствует концепция, согласно которой нельзя давать никаких советов и рекомендаций, потому что терапевт только выявляет вопросы. А ответы должны быть у пациента внутри. Но ответы внутри есть тогда, когда человек живёт в здоровой, культурной среде. В детстве у него было образование, любовь, дружба, спорт — всё здоровое и хорошее, что можно предположить. А потом обрушилась война, всё это обесценилось, человек стал циничным. Да, здесь логично вспомнить, что для него было ценно раньше.

Вспомним ещё раз книгу Ишмаэля Биха «Завтра я иду убивать. Воспоминания мальчика-солдата». У него был положительный опыт довоенной жизни. И хотя в книге его исцеление приписывается реабилитационному центру (а там был принцип «Ты ни в чём не виноват»), но из повествования понятно, что дело не в реабилитации, а в том, что был воскрешён довоенный опыт: он вспоминал, как писал музыку, вспомнил родителей, которые его очень любили.

А если человек жил в деревне, пил, а потом попал на войну? У него и не было никаких ценностей. Как говорил игумен Анатолий (Берестов), есть люди, у которых произошло обесценивание, а есть те, у кого ценностей изначально нет: они выросли в такой среде, где ценности даже не упоминались. У такого человека есть только обида на власти, на генералов, желание покончить собой. Какой смысл говорить ему, чтобы он заглянул в своё сердце? Его сердце говорит: «Убей всех остальных».

То, что должно быть возрастанием человека, превращается в некую технологию, на которую откликаются люди. К тому же по специфике дела трудно проверить, вызывают ли слова специалистов значимый резонанс в жизни людей.

Лариса Пыжьянова, специалист МЧС, при падении самолёта приезжает на место, разговаривает с людьми, работает с родственниками погибших, помогает им пережить трагедию. И она говорит, что травма может быть воспроизведена, когда человек сталкивается с похожими обстоятельствами. Поэтому специалисты её уровня стараются повторно не встречаться с родственниками погибших, чтобы через эту встречу люди не вспомнили снова те обстоятельства. Но если нет последующей беседы, значит, обратная связь затруднена. Трудно выяснить, остался ли разговор в памяти, сыграл ли он значимую роль в жизни.