Щит земли русской

– От кагана я к ним, – чуть слышно проговорил Торник ближнему нукеру. Удивление на лице печенега тут же сменилось унылым равнодушием.

Русичи встрепенулись, когда за их спинами раздалось приветливое пожелание:

– Да поможет вам великий бог в отважном промысле ради спасения города своего, смелые василики.

– И тебе бог в помощь, добрый человек, – откликнулся русич в голубом корзне, а старый дружинник с длинным, каким-то ежиным носом и со шрамом под левым глазом скорб но улыбнулся и глухо сказал:

– И тебя не минула лихая беда, греческий посланник. Не дошел до своего Корсуня. Упреждал ведь тебя Славич, чтоб остерегался ты степняков в долгом пути. Надо было Днепром плыть.

– Все под богом ходим. То в его власти – освободить меня и вас, – смиренно отозвался Торник. – Подстерегли посольский караван печенеги, побрали возы с мехами, слуг повязали в полон. Только одного и отпустили за море с письмом к брату: требуют выкуп немалый, не верят, что послан я на Русь как василик императора, – врал Торник, видя, что его слова вызывают сочувственную печаль в глазах доверчивых посланцев Белгорода.

– Прискорбно все это, – отозвался русич в голубом корзне. Загорелое лицо его было Торнику незнакомо, а старый дружинник, выходит, из той заставы, что провожала его за кон земли Русской. – Положись на силу своего разума и уходи от печенегов, пока они по Руси бродят, а не у себя в степи. Там не уйдешь от них.

– Они и здесь стерегут меня крепко. На золото теперь у меня вся надежда. Только оно может сохранить жизнь, – продолжал сетовать Торник и, будто сокрушаясь, развел руками в стороны. – До слез жаль мне храбрых белгородцев. Вас отсюда в полон могут увести, тем жизни сохраните. А тех, кто затворился в городе, что спасет? Ведь их ждет лютая смерть. Разве не так?

Сказал и спохватился: поспешность и легкость, с которой он проговорил страшный по своей сути вопрос: «Разве не так?» – могли насторожить русичей. Но они если и уловили неискренность в его словах, виду, однако, не подали ни взглядом, ни жестом. И никто из них не сделал попытки успокоить его, утешить, чем же именно будут питаться жители Белгорода десять лет, о которых они известили печенегов.

– Сам же сказал, что все мы под богом пребываем, – с легкой усмешкой отозвался пожилой дружинник, тут же повел светлыми глазами в сторону Белого Шатра. – Нет ли какой усобицы среди степняков? И почему послали юного князя? Не прослышал ли об этом, бродя среди ворогов беспрепятственно? Знать бы, какие вести привез гонец?

При слове «беспрепятственно» бородатый русич в голубом корзне чуть заметно улыбнулся в усы, с любопытством поднял глаза на Торника, будто спросил: «Что скажешь на это, грек?»

Если бы Торник знал, о чем успел шепнуть русичу толмач Самчуга за несколько серебряных монет!

– Гонец прискакал из Саркела, от жен кагана. И усобиц давно нет между князьями и великим каганом, – врал Иоанн, лишь бы напугать упрямых русичей. – Правда, прознал я об одном случае, когда сотник обесчестил дочь одного князя и сам за это лишился головы…

– Что же, случается такое и у нас на Руси, – отозвался старый дружинник с ежиным носом, добавил: – Стражники беспокоятся, добрый василик. Не велено к нам никого пускать для разговора. Как бы худа тебе не сделали, если каган прознает.

Нукеры стояли, как замершие истуканы. Торник понял, что он для русичей стал неинтересен. И ему тут больше делать нечего, не доверились они ему. Что скажет он теперь кагану? Опять неудача!

Вновь и вновь озирался Торник на закрытые ворота крепости – не идет ли назад князь Анбал?

Тимарь, кривя толстые губы, выслушал слова Торника о беседе с посланцами, с напускной лаской утешил его:

– Иди, мой добрый гость, к своим людям и не страшись ничего. Наши дела вас не коснутся. Чтобы другие князья случайно не обидели, велю нынче же крепкую стражу у возов поставить.

Торник молча сглотнул еще одну обиду, но изобразил на лице вымученную улыбку и, кланяясь, покинул ненавистный Белый Шатер.

С такой же ненавистью оглядывался, направляясь к своим возам, Иоанн Торник и на упорный Белгород с его нераскрытой тайной.

«Сидеть бы мне теперь вместе с Парфеном Стрифной в Киеве, за высокими стенами да под защитой дружины княжеской, ждать светлого часа послужить божественному василевсу… Эх, брат Харитон, что надумал ты!»

Печенежские посланцы с князем Анбалом все не возвращались.

* * *

Черниговского торгового мужа Глеба первым заметил Вершко – тот спешным шагом шел от зарослей Ирпень-реки, а пообок с ним два верховых печенега. Шел в добротном корзне алого цвета, в куньей шапке, под распахнутым корзном на дорогом поясе покачивался меч в черных ножнах.

– Смотрите, други, еще один посланец к печенежскому кагану, – прошептал изумленно Вершко и тронул Михайлу за плечо. – Должно, воевода послал к нам нечто важное сказать…

До черниговца было уже полсотни шагов, он видел посланцев, но шел мимо, не делая попытки свернуть в их сторону. Михайло вскочил с примятой травы.

– Зачем он здесь?

– При оружии и не бьется с находниками! – подал голос Ярый и тоже встал на ноги. – Не похоже, что к нам послан…