Щит земли русской

Нукеры кагана – нежданный поединок урусов был им в забаву – криками подбадривали единоборцев. Впереди рослых печенегов толмач Самчуга с удивлением взирает на знакомого ему важного русича, нежадного на арабское серебро. Михайло, заглушая крики черниговца – не проболтал бы чего о Белгороде! – кричал:

– Смерть тебе, кровник! Смерть на этом судном поле!

Несколько раз он скрученным корзном удачно отбивал меч черниговца в сторону, но все же тот сумел достать левое плечо: сквозь разрезанное платно потекла кровь. Михайло понял, что безоружным долго не устоять. Ему ведь надо не себя спасти, а, напротив, врага удержать! Но чем? Как?

«Самая малая оплошность и…» – Михайло подобрался, напружинил сильные ноги. «Свалит меня ворог, кто тогда остановит Глеба? Кинется Згар безоружный и сам ляжет… Либо печенеги вмешаются, погибнут посланцы, все помыслы воеводы Радка порушат, и крепости не стоять долго!» И вновь отпрянул на шаг – меч со свистом сверкнул на вершок от лица перед самыми глазами. «Бог неба, не выдай ворогу на погибель», – прошептал про себя Михайло.

Острая боль обожгла взмокшую от напряжения грудь – меч взрезал платно, кровь смешалась с соленым потом… Михайло прикрыл пораненное мокрое место левой ладонью – благо, рана неглубокая, устоял на ногах.

– Подлый душегуб! Преступник древнего закона! Да расступится под тобой земля! – выкрикнул Михайло, чувствуя, как липкий туман усталости – не физической, но душевной – начал обволакивать голову, застилая глаза легким и невесомым пологом.

И вдруг за спиной гортанный выкрик:

– Возьми, урус!

Глухой удар у правой ноги, и Михайло едва не споткнулся о длинное печенежское копье, которое вонзилось в землю рядом с ним.

– Самчуга! – выкрикнул благодарный Михайло. – Да спасут тебя боги земли и неба!

Он выдернул из чернозема плоский и широкий наконечник, сжал пальцами теплое толстое древко копья с отвисшим вниз пучком темных конских волос.

Черниговец застыл на широко расставленных ногах. Глаза забегали с широкого наконечника копья на лицо Михайлы, словно отыскивая в напряженных его чертах след жалости к нему, Глебу. Недолгая растерянность сменилась испугом – мечом копья не пересилить, тем более у такого опытного ратника, каким был кузнец Михайло.

– Вот теперь и будет решать нашу судьбу судное поле, – выдохнул Михайло с видимым облегчением. – Одумался, изверг?

– Нет! – от ярости черниговец уже не владел собой. – Нет! Все едино, всех вас ждет смерть от неминуемого…

Это были последние слова человека, надумавшего изменой добыть милость у находников, – Михайло не дал ему времени докончить.

Кузнец, забывшись, утер пот со лба левой рукой, которой перед этим прикрывал рану на груди, – лицо испачкалось собственной кровью, пришлось подолом платна вновь утираться. Когда поднял глаза, увидел кагана. Потревоженный криками, он вышел из Белого Шатра. Рослый нукер, размахивая в опущенной руке копьем, бежал узнать для повелителя степей причину шума и кто лежит поверженным на земле.

Михайло, не глядя в искаженное смертью лицо черниговца, выдернул из сильных, стиснутых пальцев меч, подобрал алое корзно, кунью шапку, пояс с ножнами. С пояса Глеба снял тяжелую объемистую кису с золотом и серебром, подошел к Самчуге, рядом с которым остановился и посланный каганом нукер.

– Убит мой кровник, черниговец Глеб, – пояснил Михайло: знал, что его слова непременно дойдут до Тимаря. – Много раз люди моего и его родов сходились на судное поле решать спор единоборством. Но у этого человека сердце не барса, а змеи. Он выследил меня, безоружного посланца, и пришел убить. Спаси бог тебя, добрый печенег, и прими в награду пожитки врага моего – таков старый обычай: пожитки убитого достаются победителю. Без твоей помощи через коварство черниговца лежал бы на земле я. – Михайло протянул Самчуге шелковое корзно, кунью шапку, пояс с мечом.

– Золото передай твоему повелителю! Проси от меня принять этот дар за то, что дал свершиться русскому обычаю и не помешал нам довести единоборство.

Самчуга, не скрывая радости, принял от важного уруса такое щедрое подношение и поспешил на холм. Упал перед каганом ниц и что-то долго говорил, указывая рукой себе за спину. Михайло терпеливо стоял над поверженным предателем, выказывая тем самым кагану, что ждет его воли отойти к своим посланцам. Саднили побитые места на груди и плече, вновь к ногам подступила неприятная слабость, тяже стью и туманом заволакивало голову – хотелось скорее присесть на прохладную траву, унять кровь и лежать недвижно, сил набираясь.

Самчуга оставил кису черниговца у ног кагана и бегом спу стился с холма. Заговорил торопливо, не опасаясь, что кто-то из нукеров поймет их разговор:

– Великий каган дозволил мне снять с твоего врага прочие пожитки и похоронить его. Он сказал: «Пусть урусы перебьют друг друга, наши стрелы целее будут! Нет многотысячного полона – и один купец не полон!»

Михайло еще раз поклонился толмачу Самчуге за выручку.