щуп

- Иногда мне жаль, иногда я горюю, но за руку я никого не хватаю и скандалов не устраиваю. Возможно, задним умом я даже рад за них. Правда, правда!.. А как же иначе? Я любил их, я восторгался ими, и вот вдруг они находят счастье на стороне. Чего ради я должен впадать в ярость? Разве ревность - не плебейская черточка? Еще какая плебейская! Ревнует жлоб, желающий счастья себе и только себе. Ревнует тупица с генами собственника. В партнере по ложу он даже не задает себе труда разглядеть личность. Он привыкает к ней, как к удобной вещи, и за привычки свои готов грызть и убивать. Вот уж где форменный цинизм! Но при чем здесь я, дорогие мои?

- Ишь, как раскукарекался, петушок!

- Значит, есть на то причина. Ты слушай, Оленька, на ус мотай. Я ведь дело говорю! Чаще всего оскорбляет даже не предполагаемая измена, а сам факт обмана, как таковой. Сегодня он заявляет, что твой навеки, а завтра катит в нумера и лапает очередную подружку.

- По-моему, это как раз про тебя.

- Ничуть! Мне не приходится обманывать, Оленька! С первого дня и первых минут я все расставляю по своим местам. Конечно, не все так просто, отчасти и я вынужден балансировать. Но с вашим братом это просто необходимо. Иначе не избежишь мятежей. В сущности весь мир балансирует. На грани войны и мира. Положи на палец линейку и уравновесь. Справа - плюс, слева - минус. Пока они в равновесии, мир живет. Но если перетянет та или иная сторона, линейка упадет на пол. Вывод?.. А вывод, Оленька, прост: мир тем и живет, что балансирует. Мы все тут на этой линейке: одни вспыльчивые и мрачные, другие фиолетово-голубые... Я с религиями не знаюсь, но кое-что листал на досуге. И вот ведь какая штука! Показалось мне, что толкуют они о том же самом. Где грех, там и покаяние, а где покаяние, там и воскресение.

- Не больно?

Входя с тазиком, Леонид увидел, что Ольга заканчивает перевязку. Максимов морщился и улыбался одновременно. Глаза его поедали Ольгу. По всей видимости, одним этим он сейчас и держался.

- Все уже сделала? - Леонид недоуменно поглядел на таз в собственных руках. - Зачем же тогда вода?

- А мыться, ты считаешь, необязательно? Посмотри, какой он чумазый!

- Верно, Оленька. Я должен быть красивым. Логинов этого не понимает, а я - другое дело... Быть во всеоружии - мое правило...

Леонид водрузил таз на журнальный столик, обессиленно рухнул в кресло. Наблюдая, как Ольга ваткой протирает покрытые сажистым налетом лоб и щеки Максимова, сам того не заметив, прикрыл глаза. А Сергей между тем пьяно и контуженно продолжал бубнить:

- ..Видишь ли, Оленька, мне не на что жаловаться. Я жил в одно время и в одной стране с Высоцким. Я никогда его не видел воочию, не пожимал руку и все такое. Однако это не помешало нашим пространственно-временным континуумам пересечься. Впрочем, женщины этого обычно не понимают... Петра только жаль. Выть, наверное, будет. Хоть и отучил я его, но ведь будет, мерзавец. Сегодня, правда, должна была прийти одна... Накормит, приглядит. То есть, может быть, и обойдется. Все-таки не один, а с нею...

Леонид этого не заметил, но Ольга потом утверждала, что заснули они одновременно. Один на диване, другой в кресле.

***

Обхватив голову руками, Александр занимался самым бесполезным занятием на свете - ворошил память, перелистывая наподобие блокнота, заново вчитываясь в страницы, силясь разгадать полустертый временем почерк.

..Любил ли он Ольгу? Без сомнений любил. Порой истово и безумно, порой умиротворенно - прощая все на свете. Возможно, что-то у нее уже было и не раз, но над этим он не слишком задумывался. Куда больше его интересовало, насколько сам он способен занимать определенное место в жизни супруги.

Александр не обманывался браком. Паспортный штамп и совместное житие-бытие мало что значило для Ольги - натуры вспыльчивой, надменной и непредсказуемой. Детским хороводом месяцы тянулись друг за дружкой, складываясь в годы и в жизнь, но в главном изменений не происходило. Жили так, как хотела того Ольга, и именно она решила, что с детьми следует повременить. За все это время Александр не приблизился к ней ни на йоту. Всякий раз впереди оставались версты нехоженых джунглей. Гора по имени Ольга все так же возвышалась где-то далеко-далеко у самого горизонта.

Впрочем, бывали моменты близости. Не часто, но бывали. И тогда посещало обманчивое ощущение, что преград более нет, что она здесь рядом - и, слушая, понимает все до последнего недосказанного словечка. Туман заблуждений рассеивался с запозданием, принося горестное разочарование. Шурик не плакался друзьям, он страдал молча. Иногда мысленно проигрывал целые диалоги с ней, сценки, в которых доказательность чувств вырывала у нее подобие раскаяния. В сущности, это нельзя было назвать диалогами. Говорил в основном он. Ей оставалось только растроганно кивать, соглашаясь с каждым его аргументом. В конце концов она сдавалась, становясь на колени, умоляя его о прощения. То же самое делал и он...