Шебеко (антология)

И он кивнул дружкам. Видно, имел желание смыться, да остолбенел вдруг: разве скроешься с глаз с таким позором? Ежели уйдешь — местные даже мелкую кость не оставят в покое: все перемоют и перегрызут. Но вот его взгляд прошелся по девкам, выбрал одну, и он назло всем подсел к ней, намереваясь заняться разговором. Румяная девушка с несколько плоским носом (это и была Наталья) турнула его взглядом. Чего он от нее хочет? Уж не желает ли заигрывать с ней, словно с непотребной девкой? Губы дивчины надулись, сжались, и она ушла в работу — на соседа более не обращала внимания. Лишь в груди зазвенело от пожирающего взгляда Насти.

Юра говорил Наталье пустяки, плел несуразицу — лишь бы делать вид, что занят ею по горло. Наталья понятия не имела, как отвязаться от столь вредного ухажера. «Боже мой, что скажут про меня? Подумают еще, что я отбиваю столь знаменитого кавалера… И зачем мне это надо?»

Зачем надо? Разве ты забыла, как мечтала и доселе мечтаешь о нем? Все в этом мире преходяще. Дай только срок, как все превращается в пыль, в ничто. Лишь любовь остается, если, конечно, она настоящая и крепкая как сталь. Вот и думай голова: имеешь ли ты право рисковать любовью, когда она вот здесь, рядом? И засветились поневоле Натальины глазки, зажглись призывным огоньком. Она оторвалась от работы, еще более покраснела и, несмело взглянув на Юру, пробормотала:

— Настя вон обижается…

— При чем здесь Настя? Я же говорил о встрече… Когда встретимся? — холодно, расчетливо шепнул Юра.

— Никогда! — еле вымолвили девичьи губы. И тут же она пожалела: зачем отрезала столь быстро?

— Как это никогда? Зря ты, Наталья… С Настей уже покончено. Жизнь начну сначала… Все перечеркну и начну сначала. Поверь! — Голос Юры потеплел, в нем сквозила искренность. Всю пору, наверное, он и в самом деле верил собственным словам…

Как только дело входит в колею, начинает исправляться, так сразу же возникают заторы — подобное не раз за собой наблюдала Наталья. Вот и сейчас предстал перед ней неотвратимый рок. Предстал в виде собственного брата, Павла. Он, вызнав про установившиеся отношения с Юрой, почему–то дело понял по–своему: Юра заимел желание обесчестить девушку и бросить. Вывод напрашивался сам собой: надо его проучить и поставить «на место», дабы он и вовсе забыл про Наталью. Шестнадцатилетнему Павлу все это представлялось делом легким и осуществимым, а самое главное, нужным и обязательным. Он, по обыкновению, к вечеру надел все лучшее, волосы смазал коровьим маслом, собрал дружков и отвадил наконец Юру от любимой сестры. Наверное, ему и в голову не пришло, что своими действиями чуть было не погубил демоническую любовь, силу которой еще не представлял никто, даже сама Наталья.

И вот дьявольская сила, до поры до времени сжатая в стальную пружину, дает внезапно о себе знать. Но только уже летом, в знойную сенокосную пору. В тот год к сенокосу приступили рано — кто не помнит послевоенную засуху, внезапно напавшую на Поволжье? Потребно было спасать траву, хоть толику вырвать у природы, которая почему–то вдруг повернулась спиной к истинным трудягам. Люди трудились без отдыха, несколько раз даже ночевали в заливных лугах — до того стало жаль времени. В одной из таких ночевок и свиделась Наталья с Юрой. В округе злодействовал зной, лишь к вечеру несколько наступала прохлада. Мужики да бабы коротали ночь под телегами, где пахло мятой, душистой ромашкой и бог весть еще чем. А молодым было не до сна: их уже манили костры, веселье и утренние зорьки на тихих просторах Булы…

Вспомнилось, как с Юрой она шепталась в ночи. Сено шуршало и кололо, но душа Натальи пела и плясала, и казалось, нет на всем свете более важного, чем любовь… А в жалкой, высохшей речушке горланила квакушка, выкрикивала счастье и, пожалуй, тепленький уголок для молодых тоже.

Они исступленно целовались, клялись в любви, в верности наконец. Наталья именно так и представляла себе рай земной — везде знакомые, возбужденные голоса девчат, причудливая темень, потухшие костры — дым от них еще сладко ощущался в груди. Казалось, их счастье разделяет и незнакомая птичка, резко вспорхнувшая из–под кустов в то бессмертное предрассветное утро… Это нежное, непередаваемое упоение беспредельным счастьем продолжалось две недели. Ровно две недели, и ни дня больше. А потом — полоса апатии, отчужденности, сознания собственной ничтожности и ненужности… Как рассказать об этом? Как передать состояние бессонных ночей, разговоров с самой собой, с Юрой, подчас грубых и оскорбительных, но внезапно переходящих на нежности, просьбы, крики наконец? Разговоры с этим подонком Юрой, который подло обманул ее и бросил ровно через две недели? Да, было все! И первая любовь, и первое разочарование, и долгая жизнь одинокой бабы, которая свои заботы и тревоги не передавала никому — топила в труде, в упорной, изнурительной работе крестьян.