Шедевр

– Нет, невозможно, – возразила Кэтрин, – театры очень важны как символичность нашего британского общества. Если мы перестанем ходить в кино, нас сбросят со счетов.

И тут я вспомнила, где я слышала эту фразу несколько минут назад. И я знала, что меня насторожило. Я просто сидела и слушала миссис Сильвейтор в ее мини копии. Кэтрин никакая не противоречивая личность, которую мне не удается разгадать, а просто дочь, которая позаимствовала у своей матери светские фразы и манеры, чем сбивала с толку собеседников, представляя себя повзрослевшим подростком с независимым мнением и незаурядным интеллектом. Вся эта пародия на взрослую жизнь, на свою мать, на светское общество почти разозлили меня!

– Со счетов сбросят? – переспросил Джеймс. – Как же общество кого-то сбросит со счетов, если ходить будет некуда? Театр умрет, а кино его заменит, вот и все. А, Рональд, ведь верно? Будущее за кино.

– Я знаю, что театр будет всегда, – невозмутимо сказала Кэтрин. – Я уверена, сегодня будет просто замечательное представление!

Я высказала свое мнение как-то невпопад, перебив обоих – и Кэтрин, и Джеймса, подхватившего идею Рональда:

– Что в этом замечательного?

И спросила я не кого-то определенного, а скорее просто проговорила про себя, только вслух, если так вообще бывает. Все взгляды устремились на меня. Кэтрин уже не скрывала своей открытой раздражительности по отношению ко мне. Она покачала головой, цыкнув в негодовании:

– А что в этом не замечательного?

– Мы сегодня похороны отмечаем и наряжаемся по этому поводу!

– Какие похороны, Лоиз! С тобой сегодня что не так?

Я как можно незаметнее и как можно быстрее переборола внутренние сомнения, объяснять ли свою мысль, или бросить этот разговор, пока я совсем все не разрушила, но мне показалось, что промолчи я сейчас, стало бы на самом деле хуже. К тому же поздно было пытаться прятаться за своим молчанием – все внимание было приковано ко мне.

– Да просто все сегодня предсказывают скорую кончину театра: и Новозеландский Вестник, и Рональд, и Джеймс; а мы с тобой сегодня идем отмечать кончину карьеры, говорят, великого актера! Вот что со мной сегодня не так!

Все продолжали смотреть на меня, ожидая продолжения, и только Рональд задумчиво почесал подбородок, а Николь как-то хмыкнула с серьезным выражением лица.

– Никакую не кончину, во-первых, – сказала Кэтрин. Она задохнулась в своем возмущении и больше не нашла слов. Или мыслей. Никаких «во-вторых» не последовало, и я добавила, но уже более спокойным тоном:

– Еще какую кончину. При том скоропостижную. Ты думаешь, что человек просто так, по своей воле решил взять и бросить свой театр? Наверное, многие театры и правда, закроют, кто знает. И этот человек сейчас пытается сохранить то, что у него еще осталось – свое лицо, и уйти со сцены сам, а не вынужденно, потому что дело его жизни вдруг станет больше никому не нужным. А мы тут сидим и рассуждаем об этом за восхитительными десертами от лучшего шефа Окленда. Лично мне вот прямо сейчас стало совестно идти и становится зрителем его унижения.

– Не стоит думать об этом, – сказал Рональд. Он рывком головы отбросил густые светлые волосы со лба, – совесть нас делает эгоистами.

Почему-то эта мысль мне показалась очень знакомой. Вернее, не мысль, а само выражение. Только я не могла вернуться к нормальному своему состоянию, чтобы вспомнить, где я могла слышать эти слова.

– О, это правда! – вновь подхватил Джеймс. Он даже выпрямился на стуле и придвинулся к столу. – Особенно когда мы совершаем поступки, чтобы быть хорошими людьми и поступать по совести – это эгоистично в какой-то степени. Вы только задумайтесь: мы хотим быть правильными, и чтобы другие думали о нас правильно, и потому на самом деле думаем только о себе. Поступай по совести, чтобы быть правильным, и будешь эгоистом!

– Чего? – спросила Кэтрин.

Я ответила не ей, а Джеймсу:

– То есть если сейчас моя совесть меня останавливает ответить на это «что за чушь!», то на самом деле это очень эгоистично? А разве не наоборот? Разве я не буду эгоисткой, если как раз выскажу, что мое «я» с этим не согласно?

– Ха! – одобрительно усмехнулся Джеймс и задумался.

Николь тоже усмехнулась и, воспользовавшись минуткой всеобщей задумчивости, вернулась к своему пудингу.