Шедевры Третьяковки. Личный взгляд

У Салахова было три ипостаси. Первая – художник, один из самых значительных и важных в своем поколении, невероятно богатом на таланты. Вторая – настоящий культуртрегер, который для моего поколения открыл неизвестный нам ранее мир современного искусства в его самых ярких и значимых проявлениях. В конце 1980-х – самом начале 1990-х годов Таир Салахов организовал в Москве серию масштабных ретроспектив главных мировых звезд из Европы, США и даже Латинской Америки, если говорить о Руфино Тамайо[32]. Все эти общепризнанные лидеры мирового искусства – Раушенберг, Тенгли, Кунеллис и многие другие считали своим долгом присутствовать на открытии своих выставок в Центральном доме художника на Крымском Валу, в одном здании с Третьяковской галереей. Есть замечательные архивные фотографии, и по этим фотографиям видно, что отношения зарубежных мастеров с Таиром Салаховым, лично договаривавшимся о всех этих эпохальных выставках, далеки от формальных. Притом, что Таир Теймурович плохо говорил по-английски.

Айдан[33], дочь Таира Салахова, рассказывала во время моей последней встречи с Таиром Теймуровичем, – а встреча состоялась недели за три до его ухода, о его последнем разговоре с Робертом Раушенбергом, при котором она присутствовала. Раушенберг, уже будучи смертельно больным и понимая, что уход близок, взял и позвонил Таиру Салахову и они – один очень плохо говорил по-русски, а другой плохо говорил по-английски – минут пятнадцать прощались друг с другом. И это дорогого стоит.

Я помню открытие выставки Раушенберга[34]

в Москве. Это был удивительный контраст с формальной атмосферой советских официальных открытий. Все, во главе с министром культуры Захаровым в костюме, застегнутом на все пуговицы, ждут Раушенберга. Огромная толпа народа, жарко, душно. И в конце концов Раушенберг появляется, в джинсах, в рубашке, в жилетке со множеством карманов и в состоянии, которое заставило его, после очень краткой церемонии открытия, присесть на один из подиумов, где я его и поймала, и попросила автограф. У меня до сих пор сохранилась эта карточка пригласительного билета с автографом Раушенберга. Для меня это было как нереальный сон, надо щипать себя за руку – я стою перед живым Раушенбергом в окружении сотен его работ!

На самом деле, возвращаясь к Таиру Салахову, считаю, что третья его ипостась – человек невероятной внутренней порядочности, воплощение внутреннего достоинства, что действительно побуждало меня в какие-то сложные моменты звонить ему и договариваться о встрече. Те советы, которые я от него получала, или то, что он мне говорил, очень важно для меня и сегодня, и я счастлива, что у нас действительно сложились какие-то особенные очень теплые отношения.

И вдруг я осознала, что у трижды Первого секретаря Союза художников СССР, по-настоящему выдающегося художника, не было ни одной выставки в Третьяковской галерее! Он прекрасно понимал свой масштаб как художника с одной стороны, а с другой стороны, в нем была какая-то потрясающая, немножечко детская, при всей его мудрости, неуверенность: «А достоин ли?» Я поняла, что Третьяковская галерея обязана и должна сделать выставку этого художника.

Когда я стала директором и обнаружила разрыв в выставочном плане, я сказала коллегам: «Мы сделаем выставку Таира Салахова!». Это была исключительная по уровню и качеству экспозиция, мы собрали произведения мастера из главных музеев России и Азербайджана, а художник дал нам полный carte blanche, доверившись нашему профессионализму и чутью. Но что интересно – до последних лет и дней жизни, когда речь заходила об этой выставке, он поворачивался в мою сторону и говорил: «Это ее идея», дескать, это не я продавил и протолкнул, это было желание Третьяковки.

Но вернемся в конец 1950-х – начало 1960-х годов. Салахов заканчивает Суриковский институт, начинает активно выставляться, совершает первую заграничную поездку в Чехословакию, занимает первую серьезную должность Ответственного секретаря Союза художников Азербайджана. Но не это главное – главное то, что в его работах конца 1950-х – начала 1960-х годов формируется художественный язык «оттепели». И он был не один – одновременно восходят звезды ярких молодых художников его поколения – Гелия Коржева, Виктора Попкова, Павла Никонова и многих других, чьи произведения составляют сегодня основу собраний отечественного искусства второй половины ХХ века в Третьяковской галерее и Русском музее. Каждый из них был человеком непростой судьбы – человеком, пережившим в детстве и отрочестве войну, потерявшим близких, пережившим тяжелейшие травмы и истово следовавшим своему призванию и дарованному свыше таланту.