Шефы тоже плачут

Я и теперь могла бы сказать «нет». Могла бы сделать вид, что возмущена до глубины души его предположением. Но вместо этого просто стояла, не произнося ни звука, и смотрела, как на лице Орловского появляется сначала выражение неверия, следом - холодная кривая усмешка. А после оно становится больше похожим на восковую маску.

- Так будет лучше, - выдавливаю я, и моё решение совсем не кажется мне правильным. Но назад пути нет. Его не стало, когда я не запротестовала сразу на последнюю фразу Орловского.

- Милена пришла к тебе, сказала, что будет лучше, если я женюсь на ней, а ты позвала меня сейчас, чтобы сказать, что она права. Окей.

Он промчался в прихожую, надел кроссовки, а я всё это время испытывала только желание соврать ему, что это не так. И почему-то не последовала ему. Хотя ведь всегда верила в то, что можно изменить всё одной-единственной фразой…

- Какая же ты дура, Пухляшик, - шепнул Орловский прежде, чем выйти из моей квартиры. И из моей жизни. И я была с ним полностью согласна, но почему-то не догнала, не принялась названивать, извиняться и лгать, что ни на секунду не допускала мысли о том, что мы расстанемся. И расстанемся по моему желанию…

Заперев дверь за Андреем, я прислонилась к ней спиной и горестно всхлипнула. Вот и всё. Это были самые короткие мгновения счастья, о котором я мечтала, казалось, с самого детства. И я всё разрушила по собственной воле. В случившемся совсем не была виновата Милена. Я сама, с самого начала чувствовала себя какой-то чужеродной в жизни Орловского, и сейчас разгребала последствия этого. Вернее, только начинала разгребать и чувствовала, что будет только сложнее и больнее.

Но я заслужила это на все сто. И бежать от неприятных ощущений не собиралась.

Отрывок 4

Добровольное заточение, куда я загнала себя сама на целых два дня, выворачивало меня наизнанку. Я бродила по квартире как неприкаянная, то и дело косилась на сотовый, который молчал. Точнее, мне позвонил кто угодно, но только не Орловский. И хоть я не особо верила в то, что после нашего последнего разговора Андрей в принципе решит меня набрать, мне хотелось надеяться, что между нами всё не настолько плохо. Мы же так и оставались людьми, которые были в жизнях друг друга едва ли не с самого появления на свет. Ко всему, приближался финал шоу, и Андрею - он сам подтвердил это - было очень важно стать в нём победителем. Но только к этому самому финалу нужно было готовиться сообща. Обсудить меню, попробовать приготовить его хотя бы раз до начала съёмок. А мы были от этого катастрофически далеки.

Эти мысли постепенно вытеснили всё, что было связано с нашим разрывом, и я принялась бесконечно прокручивать в голове варианты того, что делать дальше, чтобы финал «Законов» состоялся и прошёл как нельзя более хорошо для нас с Орловским. Позвонить ему и спросить, что вообще он думает по этому поводу и чего желает? Составил ли примерный список блюд? Какую роль в предстоящем шоу отводит мне? Какие рецепты мне нужно поискать и апробировать, чтобы не выглядеть на съёмках полной дурой?

К исходу второго дня я довела себя этими мыслями почти что до ещё одного нервного срыва, но твёрдо решила в этот раз не придумывать и сочинять, а позвонить уже Орловскому и обсудить предстоящее испытание. Если уж мы не можем взаимодействовать как мужчина и женщина, в наших силах снова попытаться стать командой, которая выйдет и надерёт задницу Милене.

На пятый раз, когда на том конце связи сообщили, что телефон абонента выключен или находится вне зоны действия сети, я остановилась, уселась на пол по-турецки и постучала мобильником по раскрытой ладони. Что это? Показательное выступление? Нежелание общаться? Разрыв любых связей со мной? Так или иначе, что бы там ни нарешал Орловский относительно нашего с ним содействия, я считала, что имею право знать вынесенный нам вердикт.

- Тёть Тань, здравствуйте, - проговорила в трубку, решив набрать номер матери Орловского. И даже паузу взяла, когда она ответила, пытаясь понять по голосу, не пошлёт ли меня ещё и Татьяна Алексеевна. Докатилась. Уже подозреваю в каких-то ужасных вещах людей, которые никакого отношения к нашим разборкам с Андреем не имеют.

Судя по тону, тётя Таня очень рада меня слышать, что порождает во мне вздох облегчения.

- Да, у меня всё хорошо, - вру я на вопрос о самочувствии и делах. - Тёть Тань, а мне чего-то до Андрея не дозвониться.

Делаю паузу, слушая ответ, и только сильнее сжимаю трубку в пальцах.

- А! Вот как. Поняла. Нет-нет, ничего не нужно ему говорить. Просто наберите меня, когда он на связь выйдет, хорошо? И я ему перезвоню.

Она что-то спрашивает, на что отвечаю невпопад. Как будто чувствует или знает, что всё у нас с её сыном хреново настолько, что хоть караул кричи. Я, получив заверения, что она уведомит меня, как только Андрей даст о себе знать, отключаю связь и не могу понять, что чувствую в этот момент. Опустошение? Тревогу? Несбыточное желание найти Орловского прямо сейчас и попытаться исправить хоть что-то?