Шейх Санан (СИ)

Санан: Друзья, я к вам вернулся, но я не тот, что раньше. И страсть моя по-прежнему во мне. Коль скоро возвращаемся мы в Мекку, и вы со мною быть хотите, открою тайну. Любовь моя не заблуждением была, не карой, но благословеньем Бога. Явился Он ко мне, развеял все иллюзии пустые. Я ныне с Ним. Решили вы, что я от веры христианской отказался, коль встретил вас у врат градских, покинул Рум? И правоверным суфием предстану перед вашими очами. Но нет теперь возврата. Я больше не мусульманин, не христианин, я — никто. И чту лишь то, что свято для меня. Любовь мою отныне и навеки. Любовь — святое в человеке. Единая религия и Бог.

Кинан: Но как тогда смогли, Учитель, Вы уйти от той, что дорога вам до сих пор? Покинули ту девушку? Могли б венчаться с ней, уехать в Мекку, жить счастливо и долго в доме вашем!

Эмир: Ведь дом ваш в Мекке полной чаше подобен!

Юнус: Она бы с вами счастлива была.

Фарид: Она для вас услада, краса и Солнце, океана бриз, прохлада. И вы ваш мир оставили в том граде византийском?

Санан (с улыбкой): Я Рум не покидал.

Все ученики, кроме Азара, непонимающе переглядываются.

Низам: Но как же? Ведь мы уехали оттуда с первым караваном! Мы уж сирийскую пустыню пересекли почти.

Санан: А я не уезжал.

Юнус: Туманны речи ваши, Мастер! И разуменье наше снова смущено, а удивленье велико.

Кинан: Слова уносит ветер от слуха нашего.

Низам: Объясните, что имели вы в виду?

Санан (Азару): А ты молчишь, смотрю. Ты понял?

Азар: Да, Учитель. Позволю заметить, с некоторых пор я с вами неразлучен тоже: где дух ваш покоится, там и мой. Я тоже в Руме вместе с вами всей душой. Ашик влюбленный Каабу в сердце носит, красот иных не ищет и не просит. Источник вечности — внутри него. Из родника безвременного пьет и причащается священных истин, свое вкушая существо. Нектар, амброзия, вино, цветущая лоза — все там, все воедино слилось. Поэтами Великого тот сад священный Маснави зовется.

Санан: (обнимает Азара) Ты понял все, твои глаза невинны и чисты. Но что сказать мне вам, мои не менее любимые ученики? Как объяснить, чем я дышу отныне? Аллах назначил мне вратами стать, дорогой на пути к Нему. Я с ним в разлуке, но всюду вижу лик его, к Нему могу влюбленных я вести, чтобы покоились их души в саду том вечном. Я — мост меж тем и этим миром, и по мне пройти должны все те сгорающие от любви, кому назначено Аллахом с Ним соединенье. Когда ж окончится земной мой срок, то сам на зов Его явлюсь, не медля. Вот моя задача: отверстым сердце для всех влюбленных день и ночь держать, да к истинному их Любимому препровождать. За это будущее мое служенье Аллах соединил мне душу с Солнцем. Куда бы я ни шел, она со мной, и словно бы я Рум не покидал. Я чувствую себя, как будто я у ног ее сижу, ее речам внимаю. Вокруг одна она — и в пенье птиц, журчании ручьев, теченье облаков по небосводу. И я свободен, я певец свободы! И всем свободу подарить хочу!

Низам: (задумчиво) Возможно, слова таинственные ваши мы поймем однажды, Мастер. Но есть еще у нас вопрос: как быть с религией? Привыкли мы молитвы возносить в мечети, а вы Учитель нам теперь твердите, будто лишились званий всех, понятий о духовных достижениях?

Санан: Обряды не важны, лишь состояние духа достойно вашего стремленья. Вы можете, как прежде, совершать намаз. Молитва ваша неизменной оставаться должна, и не бросайте вы молиться, покуда не достигнете небесного престола. Когда приблизится душа к Нему, я встречу вас и проведу в Его покои, как верный проводник ваш и слуга, клянусь!

Кинан: Учитель, нет! Мы — ваши слуги.

Санан: (улыбаясь) Единого ученики мы все. То лишь напоминанье вам, чтоб скромность в украшение избрали. Мы снова вместе, наш чудесный Круг. И удалось нам избежать разлук. Идем на родину, пусть радуются души! Давайте отдыхать, ведь путь еще далёк.

Все (по очереди): Спокойной ночи, Мастер!

Санан: Спокойной ночи, братья дорогие!

Ложатся, каждый завернувшись в свои одежды.

Сцена 8

Пустыня, каравана нет.

Солнце: Ни намека, ни знака… Где прошел караван? И куда мне идти? Ветра стерла рука, все исчезли пути…

Голос: Ты сдаешься? Искать ты не будешь меня? Станешь жить, как в пустыне, никого не любя?