Шехерезада

огда Халис направил Махару с башни заклинателя бесов, окаменевшая фигура гигантского джинна Фуктуса пошевелилась, просыпав потоки песка, и царевич с благоговейным ужасом представил себе судьбу почтенного старца после того, как могучий демон полностью обретет прежнюю силу.

Впрочем, он не стал понапрасну тратить время, воспарил в небеса на летучем коне, придерживая сбоку посох Соломона, и направился наконец к древнему городу, где прятали Шехерезаду. Махара, изнывая от жары в воздухе над раскаленной пустыней, начал так сильно брыкаться и пятиться, что Халис выпал из седла и повис на поводьях, украшенных драгоценными камнями. Жеребец развернулся обратно к Хиджазу, Халис с трудом забрался на место, крепко натянул поводья и отдал несколько строгих приказов, вернув его на истинный путь. Вскоре солнце так разбушевалось, воздух так разогрелся, что даже пеликаньи перья на головном уборе Халиса поникли, декоративные раковины жгли кожу, как расплавленное железо, брызгавший с жеребца пот угрожал ослепить всадника. Заметив далеко внизу купу пальм над почти пересохшим прудом, Халис снизился, ища убежища. Конь и наездник всласть напились воды, досыта наелись спелыми плодами, после чего Халис, нуждавшийся в полноценном отдыхе перед встречей с бесстрашными изобретательными врагами, решил хорошенько выспаться, восхваляя Того, кто никогда не дремлет.

Случилось так, что на расположенном рядом оазисе сидел в тени под пальмой повар-набатей[65]. Халис спросил его, спокойно ли в окрестностях и можно ли отдохнуть.

Набатей ответил: «Разумеется, глупо спать среди стольких разбойников и головорезов. Поблизости рыщет сам Харадаш, и Сахиб аль-Камар, режущий людей косой, и демон Калави, обладающий яростью льва и силой десятка мужчин». Халис признал поистине неразумным засыпать без охраны. А набатей продолжил: «Позволь полюбопытствовать, зачем ты идешь по опасным местам, ища отдыха в этом оазисе? И где взял чудесного крылатого коня, один вид которого наполняет мне душу восторгом? А если расскажешь, какое у тебя оружие, то я, может быть, посоветую, как лучше обороняться».

У Халиса, часто слышавшего о коварстве набатеев, зародились подозрения, но история его была столь необычной и удивительной, он так долго пробыл в одиночестве, что, не сдержавшись, пересказал сон с явлением Шехерезады, поведал о своих приключениях в Вамлике, на магнитном острове, о почтенном заклинателе бесов, вручившем ему прославленный посох Соломона. Набатей пришел в полное восхищение, заявив, что никогда не слышал столь чудесной истории, кроме, пожалуй, его собственной. Поэтому Халис, из любопытства, попросил набатея поведать о себе и объяснить, почему он в одиночестве отдыхает в оазисе среди летней пустыни.

«Увы, — вздохнул повар, — теперь я кочевник, изгнанный из родного города за слишком высокое профессиональное мастерство».

«Что же это за город такой?»

«Он стоит на краю пустыни и зовется теперь Мединет-аль-Даик — „город смеха“. Некогда в нем жил самый разный народ — за каждым углом ты бы встретился с представителем другой культуры, профессии, веры. Но царь по своей слабости не радовался бесконечному разнообразию, опасался широкого круга идей, которые нелегко ему было усвоить, разноголосого произношения, звучавшего в его ушах, непривычных картин, запахов, действовавших ему на нервы, и спросил у визиря совета, как привести неуправляемое население в надлежащее, по его мнению, соответствие. Визирь, очень мудрый и честный мужчина, растолковал царю, что город фактически славится своеобразием, и нельзя уравнять людей, не лишив его отличительного достоинства. Объяснение царю не понравилось, и он приказал казнить визиря».