Шехерезада

— Приходят в такой благоговейный восторг, — добавил первый, — что падают без памяти.

Касым заинтересованно нахмурился.

— Вы оба там бывали? — смело спросил он.

Мужчины снова расхохотались.

— Добрый мусульманин дважды в одну дыру не забивается. Только если пробьешься в стену Дананир, никогда не забудешь.

— Я рожден пробиваться сквозь стены.

— Тут есть еще с кем сразиться, кроме нее, — доверительно шепнул один из драчунов. — Погонщики верблюдов. Глаз с нее не сводят. Пятый вечер здесь торчат, послезавтра отправляются с караваном.

Касым опасливо взглянул на упомянутых мужчин. Погонщики верблюдов славятся диким блудом, а эти выглядят особенно гнусно. Явно услышав их речи, оба угрожающе посмотрели на Касыма.

— Сильные мужчины, — заметил буян. — Мы не смеем переходить им дорогу. Для нас это слишком.

Касым хмыкнул, не получив большого впечатления. На данной стадии он был достаточно трезв, чтоб отвести глаза. Понятно — задиры стараются затеять драку, может быть, даже от этого что-нибудь выиграть. В конце концов, до прихода еврея следует соблюдать осторожность; абсолютно не хочется ввязываться в одностороннюю ссору.

Он постоянно поглядывал на дверь. Еврей сильно запаздывает.

Вино текло и текло: обещанная мушамма, прямо из бочки в подвале, наполовину закопанной в землю; искусственно сброженный матбух; вино из знаменитого монастыря Акбара; даже совсем молодое, только из-под пресса. Сопротивление Касыма таяло с каждой чашей. В конце концов, разве он не заслужил выпивку? И вечно ждать не может. Если Аллах поставил перед ним столько вина — такого даже не припомнишь, — то кто он такой, чтобы спорить? Судьба всегда права, как говорит Исхак. Кроме того, чем больше пьешь, тем яснее становится, что у него особый организм, который никогда не пьянеет.

Еврей недопустимо опаздывает.

Касым осушил столько бокалов, что, к удивленной радости буянов, стал присасываться прямо к кувшину, еще чаще поглядывая на дверь.

Понаблюдал за непристойной хаял — пьесой театра теней. Фигуры — изображающие людей палки, закутанные в одежды, — начали колыхаться, расплываться перед глазами.

— Бей их! — завопил Касым. — Ублюдки!..

Зал накренился, цветы издавали тошнотворный запах. Он посмотрел на дверь, сам не зная зачем.

Гремели ассирийские тамбурины и бубны.

У Касыма еще оставалось туманное ощущение, что он ждет здесь кого-то. Какого-то гада.

Хозяин таверны, жирный хрен, потребовал внимания.

— Если дорогие гости приятно проводят вечер, — молвил он, — пусть возблагодарят себя за компанию, а не меня. Однако поистине, что такое вино без песни? То же, что утро без соловья и ночь без луны. Подобное упущение надо поправить. Как ни довольны любезные гости, сейчас Дананир, наша певчая птица, вольет вино в ваши уши.

Глаза Касыма наполовину закрылись. Сквозь туман он видел появление стройной девушки в синих одеждах с рисунком из вьющихся листьев, с длинными, гладко расчесанными волосами и стыдливо опущенными глазами. Сначала Касым проявил равнодушие, вновь пожалев об отсутствии полнотелой Мириам. Но вот девушка вскинула грушевидную лютню из фисташкового дерева, принялась нежно перебирать струны, издавая чарующие звуки, и завела столь душевную песню, что тронула б сердце акулы:

Мой любимый плывет по морям, помахав на прощанье.
Когда его атласные руки меня приласкают?
Солнцем светят мне сладкие воспоминанья…
Может быть, моя тень перед ним в чужих землях витает?

Любимый оставил ее в одиночестве, распевала она, выводя трели, и хотя горе было так велико, что жизнь казалась конченой, теперь все же решила искать любви на других берегах. После долгого воздержания ее переполняет желание, она — цветок в полном цвету, созревший плод, полная дождя туча, изголодавшийся сикх, ножны без меча, бочка прозрачной воды в ожидании, когда кузнец погрузит в нее жезл. Найдется ли мужчина, достойный проникнуть в ущелье, напиться в оазисе, окунуться в росу? Девушка подняла глаза, обведенные карандашом, бросила вокруг пронзительный взгляд из-под шелковых ресниц.

Касыма словно копьем проткнуло. Девичьи жалобы пьянили сильнее бурлившего в животе вина. Мысли скакали, как виноград под прессом, он видел в Дананир всех дразнивших его за день женщин. Она ему слезно жаловалась, просила утолить ее жажду, тогда как он — сам дьявол, пусть даже не первой молодости и не из железа сделан.

— Она — лавка с двумя дверями, — шепнул один из плутоватых буянов. — Хочешь, войди спереди, хочешь — сзади.