Шехерезада

— Придется идти кругом по дороге вдоль канала Махди, — заключил Юсуф, щурясь. — В обход кордонов.

Однако не успели они свернуть на запад, возвращаясь к Тигру и рынку Яхья, как столкнулись с фигурой, летевшей по улице в противоположную сторону.

От сильного удара Даниил со стоном упал на землю. Фигура свалилась на него, потом поднялась, задыхаясь.

Юсуф из предосторожности инстинктивно вытянул руку.

Фигура обернулась и дико уставилась на Юсуфа. Вор не верил своим глазам — перед ним стояла обнаженная женщина.

— Шехерезада?.. — охнул он.

Женщина — полногрудая, с косами и смуглой кожей не стала мешкать и в панике понеслась по пустынной улице.

— Мириам!.. — пьяно крикнул Касым, попытался догнать ее, но Таук помешал капитану.

Женщина растаяла в темноте. Команда ошеломленно стояла на месте.

— Без серебра, — пробормотал Маруф, и поднявшийся Даниил робко кивнул.

Без браслета на щиколотке.

Юсуф нахмурился. Посмотрел на других в ожидании объяснения.

— Мириам… — с тоской пробормотал Касым.

Их хлестал дождь.

— Очень… странно, — пробормотал вор, намеренно недооценивая происшествие, и все члены команды одновременно почувствовали, будто их безнадежно затягивает в некий водоворот.

Буря сомкнула кольцо и принесла песок.

Глава 8

ривыкшие спать в душные летние ночи на крытых глиняной черепицей крышах жители Круглого города, полные надежды и благоговейного страха, смотрели, как над их головами борющимися змеями сплетаются две бури. Ветер весь день трепал вывешенное белье, первые капли дождя уже падали, а люди стояли на месте, бормоча молитвы, понимающе улыбаясь при крепнувших раскатах грома, готовые смотреть спектакль до тех пор, пока не возникнет физическая опасность. После шумного дневного празднества гроза представлялась кульминацией торжеств, фейерверком вроде тех, которые фокусники-китайцы иногда устраивают на Шелковом рынке, хотя буря такого масштаба, подобно любым грандиозным природным явлениям, предвещает вскорости крутые перемены, волнуя всех наблюдателей, опасающихся ее силы.

Всех, кроме рассеянного Зилла. Он в любом случае не привык чрезмерно задумываться о себе, считая личные заботы банальными, раздражающими, полными неприятных сюрпризов. Не привык и в столь позднее время находиться где-либо, кроме своей комнаты на первом этаже по соседству с уборной. Оставался там даже в самые жаркие ночи, углубившись в переводы при свете лампы под абажуром, погружаясь в сказки своего детства, внося компактные заметки в готовящийся указатель. Чтение и занятия впервые избавили его от позорного рабства, и с их помощью он надеялся достичь полного духовного освобождения. Официальную свободу получил на год раньше, чем ожидалось (ценой двух ежедневно выплачиваемых дирхемов — таким образом дядя приучал его ценить всякую вещь), прикладывая столько усилий и пыла, что аль-Аттар пришел в настоящее восхищение, ворчливо наградив племянника сморщенной головой яванского питекантропа и исфаханским тюрбаном. «Решимость — основа успеха, — изрек он. — Хотя и стоит на втором месте после дальновидности и практичности».

Дальновидность и практичность самого аль-Аттара принесли Зиллу по крайней мере одно — льняное масло, которое вместе с кофой оказалось бесценным подспорьем в стараниях продлить день. Проходя как-то вечером через Еврейское подворье рядом с аль-Кунасахом, купец заметил ярко горевшие лампы и немедленно пустился в тайные расспросы насчет используемого горючего. Моментально заключил закулисную сделку с управлением военных поставок, забил чулан кувшинами с нашедшимся там лишним маслом, отправив шустрого агента по домам к евреям его продавать. Там он возобновил знакомство с парией[41] Батруни аль-Джаллабом, а в аль-Кунасахе начал вкладывать капитал в сделки по обмену денег, столь же ненужно сложные, как любая шахматная партия. В данный момент аль-Джаллаб встречался с бандитской командой в таверне в квартале Шаммазия. Предполагается, что Зилл тоже с ними, или готовится присоединиться к ним, или спит на изготовленной дядей подстилке.

О планах аль-Аттара Зилл узнал из вторых рук, а не лично от дяди — типичный для аль-Аттара маневр: проинформировать весь мир, потом бросить в него заранее обреченную жертву. Сопротивление Зилла объяснялось не столько бунтарством, сколько убежденностью, что он должен следовать своим путем. И вот теперь Зилл стоит на крыше любимого гнездышка дяди впервые без книг в руках, ища слова и силы, которые бы позволили ему исчезнуть из поля зрения старика.

На востоке взбухала сверкающая грозовая туча, другая с толстыми щупальцами песка из Джебель-Хармин извивалась змеей, просачиваясь в нее фантастической кровавой массой. Гром звучал глухо, словно сквозь тряпку. Тучи медленно надвигались, смешивая землю с дождем в одну похлебку, поглощая город, как пасть угря жемчужину. Но Зилл так отвлекся, что грандиозное представление вселяло в него лишь одну мысль — надежду, что гроза захватит и задержит аль-Аттара. Возможно, надолго.