Шехерезада

Выбрали пять быстроногих верблюдиц и двух молочных, способных нести наездника, груз золотых монет, провизию, а в случае необходимости набрать скорость. Верблюдицам было отдано предпочтение за выносливость. У всех в нос продето кольцо, почти у всех спина стерта седлами, шкура выдублена ветром, а одна, йеменская, по кличке Сафра, приобрела ярко-желтый цвет, много лет перевозя шафран. В Дромадерском подворье все были довольны, торопясь заключить соглашение. Крупнейшая чудовищная верблюдица благородной шаруфской породы досталась Тауку.

— Выдержит она его? — уточнил Гарун.

— Двух таких выдержит, — холодно заявил агент. — И четыре бурдюка с водой.

Для проверки Гарун приказал верблюдице лечь, и Таук забрался ей на спину — не без труда. Огромное животное застонало, затрепетало, на миг показалось, что костлявые ноги вот-вот подломятся, но потом с победным ревом поднялось в полный рост. Озабоченный Таук потрепал верблюдицу по шее.

Чтобы не оставаться в стороне, Касым мигом перескочил через ограду, попытался оседлать свою верблюдицу, но непрочно ухватился за луку седла, и когда она, почувствовав на себе его тяжесть, принялась преждевременно вставать на задние ноги, потерял равновесие и бесславно сполз с шеи прямо в грязь. Даниил хохотал как безумный.

— Говорят, пять дней надо учиться садиться, — сообщил ибн-Шаак халифу.

— Нет у нас пяти дней, — мрачно буркнул тот.

Слыша их и ужасно боясь опозориться, после чего команду могут отстранить от миссии еще до начала, Зилл сам перепрыгнул через барьер и без всяких усилий взобрался на Сафру. Спокойная верблюдица дружелюбно к нему отнеслась, резво вскочила на ноги, весело выскочила из загона под его руководством, вернулась к агенту, покорно улеглась. Хотя Зилл легко мог бы слезть, он сделал это с преувеличенным трудом, чтобы не усугублять позор Касыма.

— Мальчишка производит на меня впечатление, — по секрету признался Гарун ибн-Шааку.

— Обладает юным энтузиазмом, — согласился ибн-Шаак, — и старческой мудростью.

— Мне кажется, именно он вернется в Багдад.

— А если нет… то кто? — с любопытством поинтересовался начальник шурты.

— Каджута, конечно, — ответил халиф, имея в виду мифического быка, который держит землю, вызывая своим дыханием приливы и отливы, и глядя на Таука.

Они скорбно взглянули на остальных.

— Значит, мы видим перед собой пропащих, — заключил ибн-Шаак.

— Ни одна душа, погибшая за благородное дело, не… — Гарун вдруг прервался и насторожился, заметив краем глаза, что позади них стоит последний член команды, бритоголовый аскет. Все время держится поблизости, неприметный как тень, стараясь не привлекать внимания. Даже сейчас, когда халиф на него оглянулся, тот быстро отвернулся, пристально глядя на покрытый пылью минарет мечети Мусаиб, где имамы готовились к богослужению. Непонятно чего испугавшись, Гарун с застарелым чувством вины задумался, много ли ему удалось подслушать.

Вернувшись в Круглый город, зашли к голубятнику на улице Самайда, застав его за латанием крыши и философскими рассуждениями по поводу нескольких лучших птиц, погибших в бурю.

— Дело не в дожде, — говорил он, спускаясь по приставной лестнице, — а в громе. Сердечки у них нежные, крохотные. Должно быть, решили, что пришел Судный день.

— Не они одни, — сухо заметил Гарун.

— Ну, в общем, не так уж и важно. Между нами говоря, в голубятне ничего даром не пропадает. Мертвая птица пойдет детям на ужин.

Повелитель правоверных сверкнул глазами.

— Нам нужны почтовые голуби, — требовательно сказал он. — Может быть, есть какие-нибудь, не предназначенные для еды?

— Лучшая порода — васити, — сказал хозяин. — Пятьсот динаров пара.

— Пятьсот динаров? — Стоимость ошеломила даже халифа.

— Налоги, — вздохнул голубятник. — Наш замечательный повелитель все обложил налогами. Голубей, пчел, цветы… все на свете. Скоро с пущенных газов будет налоги брать.

— Наверно, и за подглядывание? — буркнул Гарун. Хорошо известно, что голубятники с крыш подглядывают в окна за любовными играми соседей и сами получают от этого удовольствие.

Мужчина передернул плечами:

— Если желаете, могу продать яйцо за десять динаров. Гораздо прибыльнее, чем поместье.

— Яйцо нам ни к чему, если только оно не летает.

— Пятьсот динаров или ничего, раз уж вам нужно самое лучшее. Я здесь дешевых птиц не держу, дешевые на рынке, на Сук-аль-Туюре.

Гарун хмыкнул:

— За такие деньги нам нужны птицы, летающие на далекие расстояния. Есть у тебя такие и как насчет их нежного сердца?

— Лучшие прилетают домой из Дамаска. По пути отдыхают на башнях.

— Бездельники нам не требуются.

— Ох, осталось у меня несколько добрых летунов, — признался хозяин и полез по лестнице их отлавливать. — Не продал еще дружкам твоим, — пробормотал он сквозь зубы, приняв раскрашенного Гаруна за гомосексуалиста, которые часто встречаются среди голубятников.