Шехерезада

— Не прошло и трех дней, как караван достиг Куфы, — вдохновенно выдохнул шейх, словно никто не мог сполна оценить масштаб его подвига. — Отдохнем здесь ночь, а утром под моим руководством войдем в город и встретим субботу — этой чести даже повелитель правоверных меня не лишит. Днем отправимся в Кадасию, откуда начинается чистая пустыня до Акабат-аль-Шайтана. Если решите покинуть караван, не смогу поручиться за вашу безопасность, но так уж получается — я не вправе указывать таким важным персонам. Но все, кто остался в рядах каравана, остаются под моим командованием, и я отныне советую беспрекословно и без промедления повиноваться приказам. Скоро нам будут встречаться колодцы и бочки с водой госпожи Зубейды. Стены там скользкие, лестницы шаткие. Поэтому сейчас спите так, будто вам никогда больше спать не придется. И действительно не придется, если Аллах того пожелает. — Выговорившись, он повернулся и ускакал.

— Ничтожный червяк, — вздохнул Касым.

Поели баранины, сваренной в огромных медных котлах, заснули под лай шакалов и тихий рокот далекого грома. Набравшись сил, поднялись на рассвете, переправились через реку, проследовали через нескончаемую серповидную пальмовую рощу и поздним утром прибыли к городским воротам, оставшимся от Ктесифона, освященного веками главного города Куфы.

— Дыра в заднице Евфрата, — фыркнул Касым. Этот город вечно соперничал с Басрой.

Зилл взглянул на него с особым восхищением. Куфа — тот самый город, где жил Али, зять Пророка; именно здесь Абуль-Атыйя и Абу-Новас изучали искусство поэзии и филологию у одного и того же наставника, исключительно для того, чтобы впоследствии разойтись в противоположные стороны, как рай и ад. На восточном краю города стояла колоссальная мечеть с величественными колоннами из резного камня, на одной из которых был виден отпечаток ладони Али, в той самой нише, где его убили и где, по слухам, правоверные молятся в атмосфере особого благоговения. Потом дождались отставших членов каравана возле выстланного ракушками болота, откуда, по преданию, начался Всемирный потоп.

— Может быть, надо птицу послать? — спросил Зилл, и из одной корзины послышалось одобрительное воркование. — Несомненно, и халиф, и царь Шахрияр с нетерпением ждут известий от нас.

Касым не шевельнулся:

— Ничего, обождут. Халиф велел пускать птиц, когда нам понадобится помощь, правда?

— И когда у нас будут известия.

— Никаких пока нет. Кто-нибудь уже пробовал с нами связаться? Никто. — Он оглянулся на необычно мрачного Таука, но великан все утро хранил странную неподвижность и даже задумчивость. Касым возмущенно нахмурился: — В чем дело, громила? Мясо в кишках застряло?

Гигант огорченно взглянул на него.

— Позаботься о Хабше, — сказал он повелительным и в то же время просительным тоном. — Дай слово.

— О чем? — заморгал Касым.

— Я прошу тебя, позаботься о Хабше.

— О какой Хабше?

— О моей верблюдице. Присмотри за ней, когда меня не станет. И вы все присмотрите. — Таук окинув команду беглым взглядом. — Когда все останетесь жить, а я нет.

— Что это ты там мелешь? — с серьезной озабоченностью спросил Касым.

— Под утро сон приснился, — объяснил Таук.

— Ну и что?

— Под конец я умер.

— Ну да? — хмыкнул Касым. — Во сне?

Члены команды редко рассказывали о своих снах — все равно что признаться в сентиментальных раздумьях.

— Перед самым пробуждением видел свою смерть.

— Во сне? — передернул плечами Касым.

— В собственном воображении видел смерть.

— Ты сон видел, — подчеркнул Юсуф.

— Нет. Я видел свою смерть, — настаивал Таук. — Я всегда верю снам.

— С каких пор? — Юсуфа чрезвычайно обеспокоила вера Таука в подобную чепуху.

— Мать наградила меня таким даром.

— Ты ж говорил, что она умерла в родах.

— И что-то такое видела во сне.

— Что именно? — неожиданно заинтересовался Касым. — Что ты видел во сне?

— Дыру в земле. В пустыне. Земля содрогнулась, и я спас кого-то из вас.

— Кого? — перебил Касым. — Меня?

— Не могу точно сказать. Только земля вокруг меня затряслась, а потом темнота.

— Это был просто сон, — заверил Юсуф.

— Нет, видение, — возразил Таук. — Разве не сказал Пророк, что вещие сны снятся перед самым рассветом? Что-то вроде того. Ну не важно. Мы должны идти вперед. Идти, как герои. — Голос его прервался.

— Достойная смерть стоит пяти жизней, — согласился Зилл.

— Никто не скажет, что я не повидал в жизни кое-чего, — кивнул Таук. — А если шестеро должны погибнуть, то почему бы не я?

— Никто не должен погибнуть, — настаивал Юсуф. — Это был просто сон, который ничего не предвещает.

— Не надо подслащивать. — Смирившийся с гибелью Таук проявлял покорное благородство, наподобие юноши, признавшего себя некрасивым. — Так лучше. Может быть, у меня остается какое-то время — день-другой — на подготовку.

— Ни к чему тебе не надо готовиться. Сам подумай. Шейх прошлым вечером перед сном красноречиво предупреждал об опасных колодцах. Ничего удивительного, что тебе, моряку, приснилось, будто тебя земля поглощает.

Таук помолчал, едва не передумал, но сон был слишком ярким, он слишком ему верил и уже не мог разувериться.