– Я не буду спрашивать про репетицию. Я хочу тебя спросить про другое. Ты мне всё рассказываешь, объясняешь слова. Ты всё время ходишь со мной. Почему другие ребята со мной не ходят и ничего не объясняют? Почему только ты один?
– Потому что я твой друг, – ответил Борис, радуясь тому, что Феликс не обратил внимания на «дурака».
– А у человека бывает только один друг?
– Бывает – и ни одного.
– А два друга бывает?
– Бывает и пять.
– Тогда почему у меня не пять?
Это был один из тех вопросов, на которые невозможно ответить. Борис не смог бы объяснить, почему у него до сих пор и одного друга среди ровесников не было. На такие вопросы обычно отвечают: «Спроси сам себя».
Но это тоже не ответ, а отговорка. Тем более нельзя было так ответить Феликсу. Он жил на Земле всего несколько дней. Ему не объяснишь, что друзей приобретают всю жизнь, а теряют за считаные секунды.
– Не знаю, почему у тебя не пять, – ответил Борис. – Просто так получается.
– А почему у тебя не пять?
– Мне больше никто не нравится. Кроме тебя, конечно.
– Теперь понятно, – сказал Феликс. – Мне понятно про тебя, но непонятно про меня. Мне нравятся все ребята.
– Даже Дегтярёв?
– Дегтярёв мне не нравится. Если я его увижу, то опять за тебя заступлюсь.
– Лучше не надо, – сказал Борис. – Он ведь сейчас ни к кому не лезет. Кончил свои вопросы?
– У меня есть ещё один.
Борис вздохнул. Феликс задавал вопросы о вещах, над которыми Борис никогда не задумывался. Но лучше было всё же ответить самому, чем ждать, пока Феликс начнёт спрашивать кого-нибудь другого.
– Давай. Только последний. Сегодня ты меня больше ни о чём не спрашиваешь. Договорились?
– Больше не буду, – согласился Феликс. – Мне непонятно… Ты назвал меня «чучело космическое»…
– Это была шутка.
– Ты назвал меня «дурак»…
– Тоже шутка.
– А Вен-Вен назвал меня «старик». Кто же я на самом деле?
– Я тебе объяснил: стариком называют человека, когда он нравится. А «чучело» и «дурак» – это шутливые слова.
– Нет, – твёрдо сказал Феликс, – это не шутка. Я уже знаю; шутка – это когда смешно. Ты не смеялся, а сердился. Это плохие слова.
– Вот чу… – сказал Борис, но вовремя остановился. – Вообще-то, ты прав. Слова не совсем хорошие. Если тебе их скажет кто-то посторонний, то можно обидеться. Но если тебе говорит друг, то у них получается совсем другой смысл. Я могу назвать тебя дураком, или свиньёй, или гадом. И ты не должен на меня обижаться. Это всё говорится по-дружески. Понимаешь? Это всё вроде «старика».
– Теперь понимаю, старик, – сказал Феликс.
– Вот и хорошо. А сейчас пойдём сыграем в футбол.
– Пойдём, дурак! – обрадовался Феликс. – Я уже давно не играл в футбол, гад.
Борис вздрогнул, и Феликс это заметил.
– Это я только тебе, чучело, – пояснил он. – Другому я никому не скажу.
День 8-й
Допросы, допросы…
Карусель, запущенная Августом Яновичем, продолжала раскручиваться над Кулёминском. Новые граждане, сами того не зная, вовлекались в её вращение.
Старик-парикмахер не торопился, но и времени не терял. Кружочки и линии были перенесены на большой лист чертёжной бумаги, купленный в книжном магазине.
– Уж не в художники ли вы собрались, Август Янович? – спросила его продавщица, имевшая от парикмахера причёску морковного цвета.
– Нет, – туманно сказал Август Янович, – это для эксперимента.
Слово было весьма научное, и взгляд продавщицы слегка затуманился от размышлений: эксперименты в парикмахерской – это всегда интересно для женщины. Август Янович воспользовался минутой и воткнул в разговор свой традиционный вопросик насчёт Алексея Палыча. Но, кроме листа бумаги, он на этот раз ничего из магазина не вынес.
Дома у Августа Яновича лист чертёжной бумаги расположился на стене, над той спинкой кровати, в которую упирались его пятки. Засыпая поздно вечером и просыпаясь рано утром, Август Янович не без удовольствия смотрел на этот лист.
Собственно говоря, процесс невидимой работы ума уже почти закончился. Пора было приступать к действиям. Но вот к каким действиям, Август Янович ещё не решил.
Алексей Палыч не казался ему человеком, способным на преступление. Ну, может быть, какая-нибудь мелочь… Нет, вот из-за мелочи учитель и пальцем не шевельнёт. Тут что-то покрупнее. Из литературы Август Янович знал, что на мелочах как раз попадаются крупные преступники; новобранцы сразу начинают с убийства. Но убийство и Алексей Палыч не сочетались в мозгу парикмахера: он знал учителя двадцать лет.
Честно говоря, Август Янович даже не знал, как он поступит, если обнаружится что-то серьёзное. Он уважал и ценил Алексея Палыча как человека. Но натура неугомонного старика была такова, что, начав расследование, остановиться он был не в силах.
Август Янович работал добросовестно. Верный своему принципу, он продолжал обрабатывать своих клиентов бритвой и языком, и скоро две последние жертвы, запутавшись в паутине невинных вопросов, прожужжали кое-что ценное.
Предпоследней жертвой оказался пожарный инспектор.
Август Янович настолько уже напрактиковался, что любой разговор, даже о погоде или нейтронной бомбе, мог привести к Алексею Палычу.