Шёл по городу волшебник

Алексей Палыч молча встал, собрал посуду и направился к озеру. Оно было спокойным, но это было не дневное спокойствие. Озеро жило. Откуда-то с середины доносились всплески; в камыше, ставшем угольно-чёрным, казалось, кто-то бродил; со всех сторон доносились лягушачьи голоса – они не квакали, что впервые в жизни отметил Алексей Палыч, а пели; с той стороны отчётливо донёсся пронзительный птичий крик – жертва кричала или охотник, понять было трудно.

Алексей Палыч присел на край плота. Он смотрел на нежно-зелёный отблеск зари на воде, вслушивался в непонятные ему ночные звуки, и в нём зрела мысль, что в предыдущей своей жизни он был обворован. Он никого не винил – только себя. Теперь он понимал неистовых фанатиков-рыбаков: даже вернувшись без рыбы, они привозили что-то в себе. И быть может, стоит пройти целый маршрут ради одного вот такого вечера у воды. Никто не запрещал Алексею Палычу этого раньше, а начинать сейчас было поздно. А если не поздно? Пускай только всё кончится хорошо с походом, и тогда он…

Алексей Палыч собирался уже твёрдо наметить, какую жизнь он начнёт потом, но не успел. Сзади послышались лёгкие шаги.

– Алексей Палыч, – сказала Лжедмитриевна, – мне нужно с вами поговорить.

Июнь 6 Разговор по душам

Лжедмитриевна присела рядом с Алексеем Палычем. Он слегка отодвинулся, но тут же подумал, что это можно понять так, будто он боится. Тогда он придвинулся. Но Лжедмитриевна молчала.

– Слушаю вас, – сказал Алексей Палыч нейтральным голосом.

– Я вижу, что вы постоянно волнуетесь… – начала Лжедмитриевна.

– А вы нет.

– Разумеется. Прежде всего, это состояние мне незнакомо. К сожалению. Эмоции – прекрасное человеческое свойство. Но я пока ими не овладела.

– Но есть надежда?

– Возможно. Это будет мой конец как исследователя. Исследователь должен быть бесстрастным. Если на эксперимент влияет личность, эксперимент загрязняется.

– Всё ценное на Земле создано личностями, – сказал Алексей Палыч торжественно, но не слишком уверенно. – А эмоции – основа любого творчества. Впрочем, извините, в теории творчества я не силён. Кажется, основой всё-таки является труд. Итак, вы проводите чистый эксперимент. В чём он заключается?

– Точно не знаю. Я наблюдаю. Выводы делают другие.

– Те, которые ТАМ? – Алексей Палыч указал пальцем в небо.

– Сейчас они там. – Лжедмитриевна указала на землю.

– Мало нам небесных пришельцев, теперь ещё подземные?!

– Над противоположной стороной Земли тоже небо.

– Извините. Я немного запуган и временами плохо соображаю, – с некоторым уже раздражением молвил Алексей Палыч. – Но это не моя вина. Какова же всё-таки цель эксперимента?

– Вам он ничего не даст. Он нужен нам. Тут я кое-что могу объяснить, но не полностью: я всё-таки не машина.

– Это новость! – удивился Алексей Палыч. – У вас что же, машинная цивилизация? Управляют машины, а вы их только смазываете?

Лжедмитриевна слегка улыбнулась:

– Машины лучше информированы. Наши машины не смазываются. Да и вообще, они не машины в вашем понимании. Это поля, и мы с ними взаимодействуем. Не требуйте у меня других объяснений, я не сумею вам объяснить.

Но Алексея Палыча заинтересовал сейчас не смысл слов Лжедмитриевны, он обратил внимание на её гримаску, похожую на улыбку.

– Стоп! – сказал он. – Но вы сейчас улыбнулись. А ведь это – эмоция!

Лжедмитриевна как будто слегка встревожилась. На лице на этот раз никаких изменений не было, изменилась только манера речи.

– Разве я улыбнулась? – быстро спросила она. – Не может быть. Это просто невозможно. Неужели я так быстро заразилась?

– А сейчас вы встревожились. И это – эмоция.

– Ничего подобного, – сказала Лжедмитриевна таким тоном, каким люди произносят заведомую ложь. – Вы о чём-то спрашивали?

– Я спрашивал: какова цель эксперимента?

– Цель… Цель – выход из тупика, в котором мы оказались… но… Алексей Палыч, пойдёмте спать, поговорим завтра. Я хотела успокоить вас, но, кажется, сделала что-то неправильно. Хотела с вами поговорить… Но кажется, сейчас я не готова к такому разговору.

– Какому такому?

– Я… не знаю.

Будь на месте Лжедмитриевны другая девица, Алексей Палыч, скорее всего, ничего бы не заметил. Но в отношении этой, на фоне общей её железобетонности, глаз его подметил слабоуловимые изменения.

– Нет, – сказал Алексей Палыч, – спать я не хочу. На разговор вы меня вызвали сами. Если, как вы говорили, я имею кое-какие заслуги, то прошу ответить. Это будет только справедливо.

– Справедливо… – повторила Лжедмитриевна. – У вас, у людей, двойственное мышление: хорошо – нехорошо, справедливо – несправедливо… Трудно понять эту двойственность. Хорошо или справедливо то, что разумно. Остального не существует.

– А что разумно?

– То, что рационально.