Шел снег

— Само собой разумеется, он вовсе не одинок, — снова заговорил Бертье.

— Отправьте патрульные команды, пусть расстреливают, вешают, уничтожают всех подозрительных, слышите?

Император встал и подошел к окну. Вновь загорелся Китай-город, только очаги пожаров переместились в другие местах. Москва горела и в пригородах. Ветер с востока стремительно гнал пламя к крепостным стенам. Из Кремля император не мог видеть пожары в районе базара, потому что высокие здания церквей заслоняли это место.

Оконные стекла в особняке Калицына повылетали. Из окон полыхали зловещие языки пламени, оставляя на фасаде черные пятна. В воздухе развевались горящие портьеры, гардины, тюлевые занавески. Балки, антресоли прогорели, и крыша с грохотом обрушилась вниз, словно какая-то неведомая сила втянула ее внутрь дома. Сторожевой пес, терзавший клыками труп Майяра, тут же отскочил в сторону и жалобно завыл в предчувствии гибели. Жить ему оставалось совсем немного. Огонь добрался и до него…

Д’Эрбини шел впереди рядом с мадам Авророй. Улица, к счастью, была довольно широкая, и места хватало всем. Драгуны вели своих лошадей в поводу, предварительно завязав им глаза: животные не должны были видеть яркое пламя, они и так вели себя беспокойно из-за сильного жара, резкого запаха горелого дерева, смолы и черного дыма. Следом шагали комедианты, которые уже ничем не отличались от солдат, облаченных в странные пестрые наряды.

Мадмуазель Орнелла, прихрамывая, шла босиком по теплой мостовой — перед собой она держала ботинки с разрезанными шнурками. Ее поддерживала под локоть Катрин Гюгонэ. Обе девушки были полураздеты и, чтобы прикрыться, обмотались вышитыми скатертями. Бледные от ярости, они на чем свет стоит поносили того похотливого сатира однорукого офицера, который лишил их нормальной одежды. Корчит из себя великого командира, а с ним не солдаты, а шуты гороховые в мехах и побрякушках. «В конце концов, — успокаивали себя девушки, — мы живы, пусть голодные и без гроша в кармане, но живы…»

Совсем недавно они с печалью смотрели, как у них на глазах горел их зеленый домик. А здесь деревянные дома были целы и невредимы. В конце улицы возвышался собор с голубыми куполами. Движение застопорилось. Лошади упрямились, фыркали, топтались на месте и никак не хотели идти дальше. Неподалеку у рощи застыла стая здоровенных собак серой масти. Послышался голос капитана:

— Эти клячи боялись огня, а теперь струхнули перед псами.

Услышав голос, собаки уставились на неподвижную толпу, поблескивая желто-зелеными косыми глазами.

— Господин капитан, — заорал Бонэ, — это же не собаки, а волки!

— Ты волков-то хоть раз видел?

— У нас в Юра их полно было. Один матерый волчара загрыз женщину из нашей деревни и многих покусал. Война для волка как праздник, больше трупов, больше падали. Добыча сама на ловца бежит. Опасный зверь.

Все внимательно слушали драгуна и следили за волчьей стаей. Рискнут ли серые напасть на людей? У многих в руках появились обнаженные сабли… Не пригодились…

На площади перед огромной церковью появились конные гусары в красных мундирах. Они вели двух связанных мужиков. Слишком много людей, слишком много риска: волки исчезли. Гусары повели пленников к роще. Д’Эрбини окликнул их. К нему подъехал офицер в чине лейтенанта и спросил:

— Вы понимаете по-французски?

— Капитан д’Эрбини, драгуны старой гвардии! — представился капитан.

— Извините, господин капитан, я было засомневался.

— Понимаю.

— Мундир господина капитана вот в этой дорожной сумке, — пояснил Полен, показывая на багаж, уложенный на ослике.

— Мы едва не сгорели в огне возмездия, — сказала мадам Аврора.

— Не оставайтесь на открытой местности. Располагайтесь в церкви.

— Она сложена из больших камней, деревянные постройки далеко, так что там вы будете в безопасности.

— Вы полагаете, лейтенант, что теперь можно сидеть, сложа руки?

— Господин капитан, здесь полно пьяных каторжников, которые совершают поджоги вот такими штучками…

Лейтенант бросил д’Эрбини небольшую пику. Капитан внимательно осмотрел ее.

— Вот такими просмоленными пиками они и орудуют, — сказал гусар и поехал к своим людям, которые не спускали глаз с предполагаемых поджигателей.