Шел третий день...

— Не знаю. В больницу пора. — И стал одеваться.

Авдеев возница вывел со двора сани и, искоса глядя на середину улицы, ждал хозяина. Лошадь вздрагивала, храпела, мужик с трудом удерживал ее. Появился вакоринский паренек. Прижимаясь к забору, добрался до калитки и юркнул. Подошел Тимофей Плугов. Остановился.

— А! — с крыльца заорал Текутьев. — Мы тут немножко это… Вишь, сволочи, захотели Вакорина заарестовать. Да чего смотришь? Садись!

Плугов, не поднимая глаз на Авдея, сел рядом с ним. Поехали. Полкан бежал следом. У дома диакона Текутьев велел остановиться.

— Отец! — заорал он. — Выходи!

На крыльце показался диакон:

— Авдеюшка, дорогой! Сколь мы тебя не видывали!

— Ладно! Там мой Полкашка трех мужиков порвал, дак гляди, сукин сын, чтоб фельдшер остался в целости! Ежели кто пальцем тронет, так я и на тебя кобеля спущу. Гони! — приказал он вознице, Полкан рявкнул на отца диакона, лошадь понесла.

— Чего грустишь?! — Авдей хлопнул Плугова по плечу и заорал песню.

Какая-то старушонка, выбравшаяся было разгрести снег перед окнами, тут же и исчезла, где-то испуганно замычала корова, сидевшие на рябине снегири бросились врассыпную, с забора свалился кот.

— Го-ни-и!

Дорога на текутьевскую лесную дачу шла через холмы невысокого водораздела, за которым начинались притоки северных рек. Близ Солирецка холмы были большею частью голыми — микушинские предки некогда выжгли лес под посевы. Снегу на открытых местах понамело, и лошадь, хотя угадывала вчерашний свой след, тащилась медленно — два часа прошло, а солирецкие колокольни так и маячили за спиной. Путникам иногда приходилось даже слезать с саней, чтобы подсобить лошади. Авдею эта работа нравилась: он сбрасывал шубу, прыгал в снег и, упершись плечом, командовал:

— Навались! Еще навали-ись!.. Полкашка, сволочь! Поди прочь! Навали-ись! Пошла-а!.. Тпрру, черт! — осаживал он возницу. — Ты что, решил нас с ювелиром тута и бросить?! Каков злодей? А, Тимоха! — обращался он к Плугову. — Каков злоумышленник?!

Возница довольно улыбался и, придержав лошадь, ждал, пока и люди выберутся из заноса.

Когда поля кончились и дорога ушла в лес, сани покатили живее: здесь намело совсем немного, а кое-где и вчерашний след был виден.

Устроившись поудобнее, Авдей завел разговор о том о сем, но Плугов отмалчивался: он болезненно переживал вынужденную свою зависимость от Текутьева, от его воли и власти. Да и небрежная жестокость Авдея к тем, оставшимся у дома фельдшера, вызвала в Плугове ответную злобу. Но есть было нечего, и Плугов, сдерживая негодование, терпел благосклонность лесопромышленника.

— Ты вроде бобыль?

— Да.

— Ну счас я тебя своей Софке на откуп дам. Ей, поди, Гришка, приказчик-то, надоел?

— В точности — надоел, — подтвердил возница.

— Вот обрадуется!

— Как так? — не понял Плугов.

— А чо? Мы по-заграничному: она с Гришкой, я — с солдатками. У меня, брат, их цельных шесть штук!

Плугов недоуменно посмотрел на Текутьева, тот подмигнул.

— Ничего, это ненадолго. Скоро я крутой разворот возьму — такая, брат, невеста у меня на примете — пупсик!

— Танька, что ли, Миронова? — полуобернувшись, спросил возница.

— Ха! Бери выше! Чисто миллионщица, бестия! Из России — сразу в Париж или еще куда. И будем кутить, а здесь только дело останется. Пожалуй, всю губернию на корню скуплю. А чо? Губерния хорошая — сосняги такие, что за сто лет не вырубишь.

— Да как же? — не понимал Плугов. — Вы же с Софьей Александровной-то обвенчаны?

Текутьев махнул рукой:

— Наплевать. Живем в лесу, а в лесу, брат, всякое случается. Бывает, что и деревья на голову падают.

Плугов изумленно посмотрел на Авдея: верить или нет? Тот понял, что сболтнул лишнего:

— Это я пошутил, конечно, но… В общем, ладно.

Некоторое время ехали молча, вдруг Плугов попросил остановиться.

— Нужда замучила? — рассмеялся возница.

Но Тимофей указал на цепочку следов, уходящую с дороги в лес.

— Волки. Нас почуяли и свернули. Где-то рядом…

— Чего ж стоим! Гнать надо! — рассердился Авдей.

— Пустое дело: сани перевернутся — и конец.

— Что ж делать?

— Ждать будем. Лошадь выстрелов не боится?

— Не должна, — испуганно отвечал возница.

— Привяжи ее к дереву. А вы привяжите собаку, не то бросится в лес.

— Полкан, Полкашка, иди сюда! — подозвал Текутьев собаку, которая уже почуяла волков и насторожилась.

— Какое-нибудь оружие есть?

— Револьвер! Если не потерял… Вот он, в кармане. — Текутьев достал наган.

— В случае чего — орудуй кнутом, не подпускай к лошади, — сказал Плугов вознице и зарядил ружье.

Ждали недолго. Полкан вздыбился, зарычал, рванулся вперед, лошадь, пытаясь оборвать вожжи, судорожно задергалась.

Плугов знал, что перед неубегающей жертвой хищники обязательно остановятся, можно будет спокойно выцелить и перезарядить, но боялся прозевать нападения со спины и то и дело оглядывался.

Но стая от голода, а может, от долгой безнаказанности шла напрямик. Вот промелькнул среди деревьев один, второй… Текутьев собрался стрелять.

— Погодите! Пусть выйдут шагов на десять, а то спугнем, потом снова ждать, и будем тут сидеть целый день.