Шелест срубленных деревьев

- Хаим Перельштейн? - хмурилась она. - Откуда ты его выкопал? Всех, ну всех спрашивала - никто о таком портном в Вильнюсе сроду не слышал. Есть Перельштейн мясник, есть Перельштейн музыкант, есть Перельштейн зубной врач... Но Перельштейна портного нет. И в Каунасе нет... И в Шяуляе...

Или:

- Дамских портных мне не подсовывай. Они разбираются в мужской одежде, как я в сыпном тифе.

Или:

- Гурвиц? Только через мой труп!

- Но он же...

- Что - он же?.. Такая же дворняга, как Хлойне... Завистник. Разве на суде дождешься от завистника доброго слова?

Она отшвыривала фамилии, как сортировщица овощи на оптовой базе: ядреные кочаны - в одну кучу, гнилые - в другую.

Когда я попытался умерить ее пыл - объяснить, что суд сам назначит экспертов и что она зря морочит себе и другим головы, мама застонала, как раненая, и, не поднимая на меня глаз, выпалила:

- Что ты, дурачок, понимаешь? Витаешь в своих стишках, как в облаках, и витай. - И через минуту, смягчившись, высокопарно добавила: - Человека надо спасать. Он этого не выдержит.

Отбор экспертов затянулся. Одни отказывались потому, что не желали ввязываться в драку, портить отношения с ответчиком, другие - потому, что побаивались истца: как-никак полковник. Поди знай, чем он отплатит за правду.

Судебное разбирательство несколько раз откладывалось, и мама уже в душе надеялась, что "процесс века", как его окрестил здоровяк Лейзер, вообще не состоится.

Но еврейские надежды если и сбываются, то, как правило, только через десятки, а порой и сотни лет...

Судейские двух экспертов все же нашли.

- Господи! - воскликнул отец, когда услышал первое имя. - Хлойне! Эта старая гнида, этот твердокаменный большевик, этот добровольный доносчик!

- Я поговорю с ним, - сказала мама, готовясь к рукопашному бою.

- Не смей!

- Я сверну ему голову, если он выступит против тебя! - пригрозила мама, но отец остудил ее пыл, сказав, что, может, это и к лучшему.

- Хлойне, наверно, хочет искупить свою вину.

- Перед тобой?

- Перед Цукерманом, на которого он донес и который недавно, отбухав срок, вернулся из пермского лагеря.

- А тебе-то от этого какой прок? - пытала его своими сомнениями мама. Думаешь, у Хлойне совесть проснулась?

- Поживем - увидим, - уклончиво ответил отец. В душе он даже радовался назначению Хлойне, но привыкнуть к своей радости боялся - привыкнешь, а потом локти от обиды кусай.

Второго эксперта выписали из Паневежиса, из города, где, по слухам, был расквартирован полк Карныгина, в котором тот до отставки служил. Русская фамилия портного - Борисов - отцу ничего не говорила. Из староверов, наверно, решил он, но ошибся. Старовер оказался одесским евреем с большими черными глазами и с огромным носом, похожим на охотничий рог.

В Вильнюс он приехал перед самым открытием суда. Протиснувшись через толпу зевак, заполнивших маленький и душный зал, он пробрался к судейскому столу, что-то протрубил секретарю и, положив на колени пухлый портфель, опустился на первую скамью, отведенную для защитников, экспертов и для тех, кто возбудил тяжбу.

После того, как иск Карныгина был зачитан, судья, торопившийся куда-то с самого начала слушания - то ли в туалет, то ли на заседание бюро райкома, - обратился к "товарищам экспертам" с просьбой огласить свои основные выводы.

Первым на обшарпанную трибуну, пахнувшую плесенью и окурками, поднялся подтянутый, выбритый Хлойне в сером выходном костюме, в начищенных ботинках, которые блестели, как боевая труба.

- Высокий суд! - по старинке начал он и понесся галопом через тома Маркса и Ленина, через решения ...надцатого съезда и последнего пленума ЦК КП Литвы.

- Товарищ Левин, если можно, покороче, - упавшим голосом взмолился судья.

- Можно и покороче, - согласился Хлойне. - Для чего, товарищи, мы с вами, собственно, живем? Для того, товарищи, чтобы все мы жили счастливо. Все, что мы - портные и шахтеры, сталевары и сапожники, нефтяники и ученые все без исключения делаем, мы делаем для всеобщего счастья.

В этом месте судья по-детски застонал.

Хлойне перевел дух, глянул на стонущего председателя и пустился рысью "от Москвы до самых до окраин...".

- Свою лепту в строительство счастливого общества вносит, товарищи, и дружный коллектив швейной мастерской номер шесть на углу Троцкой и бывшей Завальной...

- Покороче, покороче! - бесстыдно умолял судья.

- Не покладая рук, мы трудимся на благо наших замечательных современников. Наш труд удостоился множества почетных грамот и других поощрений и отличий...

- Вегн Шлейме рейд! Вегн Шлейме (О Шлейме говори, о Шлейме!)! выкрикнул кто-то из зала не на государственном языке, а на идише.

- Прошу всех соблюдать тишину! - одернул крикуна судья, ерзая на стуле.

- Что я вам могу, товарищи, сказать о Шлейме Кановиче? Такие портные рождаются... рождаются... - Хлойне на мгновение задумался над тем, какой цифирью выстрелить в судейских, и наконец выпалил: - Один раз за сорок, а может, и за пятьдесят лет. Солдат Шестнадцатой Литовской дивизии, храбро сражавшийся с фашистами, мастер экстра-класса.

- Товарищ Левин! - снова простонал председатель.