Шелестят паруса кораблей

Нога Головнина еще более распухла и разболелась. Каждый шаг давался с усилием, а путь шел через все более глубокие ущелья, рытвины, завалы.

Претерпевая невыносимые боли, держась за кушак силача матроса Макарова, Головнин с трудом одолевал подъемы и спуски, которые были трудны и для здорового человека.

Глубокое ущелье без дорог и спусков прошли уже перед утром. Переправившись через небольшую горную речушку, стали подниматься на новый хребет. Неровные откосы крутой горы над пропастью были покрыты лесом, но и придерживаясь за стволы деревьев подниматься было трудно.

Все окончательно выдохлись. Даже неутомимый силач Макаров начал сдавать.

Взобравшись на вершину, обессиленные беглецы, несмотря на неудобства и холод, заснули в случайном шалаше. Уже двое суток они были в дороге почти без еды и без отдыха. А впереди предстояли еще большие трудности.

Проспали часа три. Затем тронулись дальше. Решили спускаться к берегу и там искать баркас или лодку.

Шли вдоль стремительной горной речушки. День был ясный. По дороге попалась пустая хижина дровосека. В ней беглецы сделали короткий привал, чтобы сварить подобие супа из черемши и щавеля.

Наконец открылось море, и не было предела горькому разочарованию, когда в утренних лучах Головнин увидел перед собою знакомые очертания двух крохотных скалистых островов. Они пришли к тому самому месту, откуда бежали. Нечеловеческие усилия оказались затраченными впустую.

Еще три дня одолевали они новые и новые спуски и подъемы. Все были крайне измучены и голодны, когда к вечеру вышли к прибрежному обрыву.

Внизу виднелись огоньки рыбацкой деревни. Предстояло незаметно спуститься к берегу. Но тут темнота сыграла злую шутку. Приняв огромный стог сена за отлогий спуск, все разом покатились вниз прямо к рыбачьему дому. Поднялся собачий лай. Вышли люди с фонарями.

Беглецам удалось спрятаться в лесу, но местные рыбаки заметили их, и, когда наступило утро, на окраине селения уже было много конных солдат. Русских окружили, и им пришлось сдаться. Оказывается, за ними уже два дня шли по следу, не выпускали из виду.

Итак, снова спутаны руки. Тесно, плечом к плечу с пленниками идут конвоиры, с ружьями, копьями, луками. Но руки пленников связаны слабо. Нет неприязни в глазах любопытствующих рыбаков. У пожилых женщин на глазах слезы.

Головнина, едва превозмогающего боль, ведут под руки.

Шли пешком. Реки, ручьи переходили вброд. Ночью перед каждым пленником несли фонарь. В опасных местах зажигали пучки соломы.

Беглецов доставили прямо к губернатору.

Губернатор встретил их обычной улыбкой. Без гнева спросил он Головнина: что побудило русских бежать?

— Мы потеряли надежду, что нас когда-нибудь отпустят на родину.

— С какой же целью вы ушли? — допытывался губернатор.

— Хотели завладеть какой-нибудь лодкой и плыть к берегам Сибири.

— Но разве вы не понимали, что с момента вашего бегства по всем селениям острова разослали приказ сторожить все лодки?

— Конечно, мы предполагали это, но рассчитывали на счастливый случай. Со временем ваша бдительность должна была ослабеть.

— Знали вы, что если бы вам удалось уйти, то губернатор и многие другие чиновники должны были бы лишить себя жизни?

— Мы не думали, что японские законы столь жестоки.

Хлебников и матросы по категорическому приказу Головнина сказали на допросе, что во всем подчинялись своему командиру.

Когда допрос закончился, губернатор сказал длинную речь.

— Ваша цель была, — говорил он, — достигнуть своего отечества, которое всякий человек должен любить более всего на свете. У вас не было цели причинить вред Японии. Я не переменил о вас доброго моего мнения. Я буду стараться доставить вам позволение возвратиться в Россию.

Это были хорошие слова, но судьба русских вновь зависела от решения японского правительства. А пока — опять тюрьма. 

ВТОРОЙ И ТРЕТИЙ ПОХОД РИКОРДА

Прибыв в Петропавловск, Рикорд получил от гражданского губернатора Сибири предписание стать начальником Камчатки и привести жизнь этого обширного далекого края в соответствие с российскими законами и порядками.

Произвол местных властей, разбой купцов, пользующихся невежеством местного населения, были ненавистны Рикорду. Со всей энергией принялся он исполнять порученные ему обязанности, передав мичману Рудакову команду на «Диане».

Все свободное время он посвятил изучению японского языка. Такатай Тахи, в свою очередь, стремился усвоить русский. Оба радовались возраставшей возможности понимать друг друга без посредства малограмотных и случайных переводчиков.

Наконец Рикорд получил разрешение снова отправиться к острову Кунашир, чтобы добиться освобождения Головнина и его спутников. Двадцать третьего мая «Диана» вышла из Авачинской губы и через три недели пришла в «Бухту Измены».

Такатай Тахи выступал в роли посредника. Ему была возвращена свобода, и его свезли на берег.

Вернулся японец на другой день. Он привез радостные вести. Все русские живы, только штурман Хлебников болен. Еще привез он краткое письмо, подписанное Головниным.