Шелестят паруса кораблей

Когда сопровождавший его принц Ольденбургский показал ему мраморную доску с латинской надписью «Петру Великому — Александр», которая должна была украсить дом, где проживал его предок, он скромно заявил, что не заслужил такой чести, но тут же согласился на то, чтобы рядом с именем Петра на другой такой же доске вычеканили надпись: «Александру Благословенному».

Кто, какой льстец придумал эту надпись? Читая ее, император не мог отделаться от чувства легкого неудобства. Но раз все принимают ее как достойную и справедливую, ему остается склониться перед общей волей.

В историю он войдет как «Благословенный».

На Венском и Веронском конгрессах «Благословенного» обвели вокруг пальца. Где же хитрецу домашней выучки было бороться с такими мастерами дипломатии и обмана, как Меттерних и Талейран.

Под звон венских литавр шла позорная распродажа русских судов, осевших в английских и испанских портах. Даже и после победы над Наполеоном Средиземное море оказалось закрытым для кораблей, совершавших под водительством Ушакова и Сенявина чудеса военного искусства, удивлявшие самого Суворова. И впредь, во все долгие годы царствования Александра, для его приближенных не было секретом равнодушие царя к морской славе предков.

Истинных патриотов морского дела и морской славы не могли обмануть ни торжество в день столетия Санкт-Петербурга, когда стопушечный линейный корабль «Гавриил» встал у памятника Петру I, имея на борту петровский «ботик», «дедушку русского флота», с четырьмя ветеранами в почетном карауле, ни редкие посещения царем Кронштадта или Архангельска, с соответствующими смотрами, парадами, салютами и молебнами.

Двуличие императора сказалось и в выборе руководителей морских сил империи.

Управляющий морским министерством Николай Семенович Мордвинов, вельможа, человек замечательный, пережил времена Екатерины, Павла, Александра, а позднее и Николая, сохранив достоинство и самостоятельность в суждениях. В энергии ему нельзя было отказать, в военном патриотизме тоже. Это был человек, преданный идее сильного российского флота, человек, «сиявший», по словам Пушкина, «доблестью и славой и наукой».

Но даже этот «исполин Екатерины славных дней», как называл его Рылеев, оказался бессильным в борьбе с таким недругом флота, как граф Воронцов, во всем подпевавший Александру. И Мордвинов подал в отставку после «ста одиннадцати дней» бесплодной борьбы с придворной камарильей.

Сменил Мордвинова Павел Васильевич Чичагов, человек сильного характера и недюжинного ума. По иронии судьбы, Чичаговых преследовали неудачи. Отец, Василий Яковлевич, прославился тем, что выпустил шведский флот, заблокированный в Выборгской бухте, а сын упустил остатки наполеоновской армии при переправе через Березину, за что и был осмеян Крыловым.

Вынужденный расстаться с Чичаговым, Александр не нашел на его место никого лучше, чем маркиза де Траверсе, французского эмигранта, на взгляд которого русский флот нужен был разве только для парадов. Маркиз соглашался с Александром, что огромная континентальная могучая Россия не нуждается во флоте. Даже судьба Наполеона в устах маркиза становилась доказательством этого положения. До тех пор, пока «Великая армия» не потерпела крушения на полях России, Наполеон был хозяином Европы вопреки господству английского флота на морях. Маркиз был добр, вежлив, внимателен, весел, отменно остроумен. С ним легко было ладить. Он покровительствовал начинаниям, которые не требовали ни крупных затрат, ни особого риска. Александра и его приближенных устраивала такая фигура. Но флотскую молодежь, знавшую о недавних славных днях российского флота, не могли удовлетворить редкие выходы русских кораблей за пределы Балтики. Единственной отдушиной оставались кругосветные походы, когда на небольших судах отважные мореходы совершали плавания по Тихому и Ледовитому океанам.

Всего сорок девять судов вышли из портов Балтийского моря в океан за время царствования Александра. Два корабля в год!.. А Невская губа Финского залива при маркизе де Траверсе приобрела у моряков презрительное прозвище «Маркизова лужа».

Балтийское море стало тесной клеткой для русского флота и русской славы.

Казалось, ничья воля не в силах изменить ход вещей. И нужно было много энергии, спокойной силы, уверенности в себе, чтобы в этой обстановке серьезно думать о какой-то плодотворной деятельности, направленной к возрождению русского флота.

ГЕНЕРАЛ-ИНТЕНДАНТ

Головнину не потребовалось много времени, чтобы узнать и понять обстановку. Она не радовала морехода. Назревал соблазн уйти в тень, устраниться, заняться обширными материалами кругосветных походов. Соблазн был велик. Удалиться в рязанскую усадьбу, пером воскрешать все виденное и пережитое за годы странствий. Сколько переживаний хранила цепкая память.

Слух о таких намерениях Василия Михайловича дошел до молодых офицеров корпуса и петербургских знакомых. Молодые лейтенанты разводили руками: «У кого же нам учиться морскому делу?»