Шелестят паруса кораблей

В адмиралтействе Василий Михайлович работал со всей энергией, стремясь не только отвоевывать кредиты и закладывать корабли, но и ежечасно и всемерно побуждать ближайших сотрудников к действию.

Уже в первый год были заложены новые линейные корабли и фрегаты и, что было ново и смело, начата подготовка к строительству паровых военных судов. До Головнина никто в адмиралтействе даже не помышлял ставить паровую машину на больших кораблях, хотя бы в помощь парусам.

Моряки-парусники встречали в штыки «грязнуль», «угольщиков», закрывали уши при доказательствах преимущества силы пара, и в первую очередь независимости паровых судов от погоды. Старое обычно сдается с трудом. Новое должно пробиваться сквозь рутину.

Молчаливый и упорный Головнин долго был загадкой для чиновников своего ведомства. Они склонны были считать его храбрым деловым капитаном на море и кабинетным ученым, писателем, составителем сложных проспектов и исследований — на суше. Ждали, что всю практическую деятельность он оставит многочисленным чиновникам, для которых адмиралтейство было полем почетного бездействия и... наживы. Но эти ожидания оказались напрасными.

На первом этапе своей адмиралтейской деятельности Головнин решил объединить существовавшие порознь отделы: кораблестроительный, комиссариатский и артиллерийский. Такое решение было дальновидным и разумным, но невыгодным для дельцов и чиновников и потому задерживалось без особых оснований. С разных сторон были пущены в ход хитрости и изощренное бумагомарание. Но вера в перемены, в лучшее будущее поддерживала Головнина в его трудной работе. Он писал в дневнике:

«Действуя, нельзя исходить только из нынешнего положения вещей, как нельзя вечером не думать о том, что неизбежно придет утро».

В 1822 году вернулся с Камчатки верный друг Василия Михайловича Петр Иванович Рикорд. Он получил назначение комендантом Кронштадта.Рикорд сиял, он действительно был рад. Рад и за Головнина, и за флот.

— Но я что-то не пойму — сам-то ты доволен? Нет? Мне, правда, не нравится твое производство в генерал-интенданты. Лучше бы в контр-адмиралы.

— Меня это тоже не порадовало. Не хочется кончать жизнь по интендантской линии. Но, в конце концов, это не так уж важно. Важно другое: буду ли я стоять во главе живого дела или только подписывать бумажки. Как всегда, я поставил вопрос ребром.

— Обещали? Успокоили?

— Обещали, но не успокоили. Не так уж я наивен, чтобы довольствоваться обещаниями. Я оговорил себе возможность подбирать сотрудников, а это уже многое. Я, разумеется, не собираюсь взорвать изнутри департамент...

— Я знаю твою манеру. Ты будешь поворачивать его на оси с настойчивостью часовой стрелки.

Головнин промолчал.

НА СЕВЕР

Федор Литке был удивлен, когда узнал, что своим назначением на бриг «Новая Земля» он обязан Головнину. Но, поразмыслив, решил, что иначе и быть не могло.

Вспомнился разговор с Василием Михайловичем в гостеприимном доме Рикордов на Камчатке. Речь шла о трехтысячеверстном путешествии Головнина с Филатовым по полуострову, чуть не окончившемся гибелью Головнина. Литке в душе сомневался: неужели так уж необходимо было, рискуя жизнью, мчаться на нартах нехожеными тропами по неисследованным горным хребтам этого дикого края? И кому? Моряку, командиру судна, у которого все будущее — это плавание, а под старость почетная работа в адмиралтействе. Когда он робко намекнул об этом, Головнин спокойно, но с обычной настойчивостью сказал:

— Корабль и сани там, где вместо берегов льды, всегда будут в тесном содружестве.

А затем, задумавшись, словно увидел что-то пока далекое и неясное, добавил:

— Нас, русских, ждут великие испытания и великие подвиги на далеком Севере, у берегов Сибири и Аляски. Наши кровные национальные интересы лежат в закованных во льды, пока еще недоступных землях. Не следует ли нам, российским морякам, помнить об этом ежечасно?

Обрадованный мыслью Головнина, Литке заговорил с несвойственным ему пылом:

— Я убежден, что эти земли станут доступными и будут изучены еще нашим поколением!

— Совершенно с вами согласен, — поддержал его Головнин. — Первейший интерес для нашего народа изучить и освоить эти земли Севера. Это было бы равносильно открытию нового материка.

Литке, Врангель и Матюшкин невольно тогда посмотрели друг на друга. И потом, на «Камчатке», в часы ночных бесед под южным небом, мысли о Севере, сперва робко, а затем все ярче и сильнее, занимали их воображение. Мимо Головнина это не прошло. И вот теперь для этих трех спутников Головнина по второму его походу возможность стать исследователями Севера обернулась реальностью, — правда, для всех порознь....

Прибыв в Архангельск, Литке с первых дней понял, какая трудная и своеобразная задача поставлена перед ним.

Встретившись с мореходами Севера, он увидел новых для него людей. Слышанные им не раз рассказы о мореходах русского Севера и легенды о викингах здесь, на берегу Ледовитого океана, приобретали в его глазах новую жизнь.