Шелестят паруса кораблей

— Капитан первого ранга Тулубьев.— Значит, надолго, — сказал Головнин. — Увидишь скалы Кодьяка и Ситку, может быть, встретишь старых знакомых. Если доведется встретить Рикорда, передай ему, что я хотел бы видеть его здесь. Все, что он мог сделать для Камчатки, он сделал. Сейчас надо быть здесь.

Эти слова Головнин произнес особенно значительно. Завалишин горячо поддержал Василия Михайловича:

— Золотые слова! Здесь сейчас особенно сильно бьется сердце и совесть страны. Все отсюда. Все сильное, бодрое, святое.

— Как я понимаю вас! — воскликнул Феопемпт.— Я то радуюсь этому походу, то думаю: на целых два года — лишь море и небо!..

— И море, и небо, — твердо повторил Головнин. — Учитесь многое видеть издали. Приближение рассеивает. Мелочи застилают глаза. Море хорошо приводит в порядок мысли. Океан объемлет земли, а не наоборот. Я сам охотно пошел бы в третий раз кругом света, побывал бы у южных берегов Азии.

Отпуская Феопемпта, Головнин непривычно разволновался. Он любил этого пылкого, непокорного, но искреннего юношу.

— Пойдем к Евдокии Степановне. Она, небось, все глаза проплачет.

— Оставляю вас в семейном кругу. Проводы моряка — это таинство. Тут есть что-то отличное от проводов сухопутных, — поднялся, прощаясь, Завалишин. — Если позволите, я к вам еще зайду побеседовать...

— Всегда рады вас видеть, Дмитрий Иринархович.  

Василий Михайлович со всей серьезностью относился к своей деятельности в Морском корпусе. Внешне суровый, он пользовался любовью воспитанников и воспитателей. В глазах юношей это был рыцарь морского дела, пропитанный солеными ветрами трех океанов. У него было чему учиться. Его присутствие в корпусе поднимало и учеников и учителей в собственных глазах.

Но и Василий Михайлович, и его сослуживцы понимали: в корпусе он ненадолго. Не может же бесконечно продолжаться пренебрежение морским флотом, хотя бы это и исходило от самого монарха.

Взгляды Александра были выражены в докладе председателя особого комитета по созданию отечественного флота графа Воронцова:

«По многим причинам, физическим и локальным, России нельзя быть в числе первенствующих морских держав, да в том ни надобности, ни пользы не предвидится. Прямое могущество и сила наша должна быть в сухопутных войсках... Посылка наших эскадр в Средиземное море и другие далекие экспедиции стоили государству много, делали несколько блеску и пользы никакой».

Такая политика грозила вообще свести на нет морское могущество России. Она открывала стратегические фланги государства на севере и юге. И, естественно, находились влиятельные люди, выступавшие против губительных взглядов Александра и Аракчеева, Воронцова и других. Ссылались при этом на Петра Великого и даже на Павла. Больше всех недовольны были моряки. Их начали считать второстепенной силой, держали в черном теле. А они за чаркой вспоминали времена Ушакова и Сенявина.

Царю приходилось считаться с этими настроениями. Надо было намекнуть, что монарх думает о флоте и намерен предпринять шаги к его воссозданию. И в своих рескриптах этот лукавец стал призывать извлечь флот из «мнимого существования» в «подлинное бытие».

Головнину предложили стать генерал-интендантом флота с подчинением ему корабельного строительства. (Сфера Черного моря из-под его начала исключалась.)

Нужна была большая решимость и любовь к своему делу, чтобы взяться за такую многотрудную работу, имея в виду высокую цель возрождения российской морской силы и хорошо при этом зная, что верховная власть вместо помощи будет вставлять палки в колеса.

Служба в адмиралтействе захватила Головнина целиком. В подчиненном ему департаменте царил застой, своеобразный вид деятельного безделья. Это было возможно только при круговой поруке, когда подчиненные создают видимость дела, а начальство с умным лицом скрепляет эту бумажную суету своими подписями и докладами. Головнину потребовалось напрячь всю волю, чтобы сдержаться и с первых же шагов не обрушиться на эту бесплодную канцелярщину. Надо было терпеливо изучить ее, найти в ней бреши, узнать людей, отделить тех, кого еще не засосала рутина, собрать их и внушить им веру в свои силы и высокие цели.

Ни один человек, даже жена и ближайшие друзья и родственники, не знали, каких усилий стоит генерал-интенданту этот медленный перевод стрелки адмиралтейской жизни на упорную созидательную работу.

Вечерами дома, в тиши кабинета, Головнин готовил план обширного строительства отечественного флота. Одновременно он подбирал материал о современном состоянии этого строительства — материал убийственный, неотразимый.

Отдать все силы делу воссоздания российского флота — вот что отныне стало целью всей его жизни. Он хорошо понимал, что ни один великий народ не может развиваться нормально только на суше. История показывает, что нация, замкнутая сухопутными границами, никогда не сможет развернуться во всю ширь и мощь, если не найдет выхода к Мировому океану.