Шели. Слезы из Пепла

Снова повернулась к Немой, погладила ее по щекам, чувствуя, как мое собственное сердце замирает от жалости.

— Тихо, милая. Тихо. Ему хорошо сейчас, — прошептала ласково на ухо, — он на небесах. Здесь бы точно не выдержал. Тебе было бы нечем его кормить. Или стражники отобрали бы его.

Она все еще выла, а я гладила ее по спине и чувствовала, что сама готова завыть, заорать, разрывая горло. От безысходности и безнадежности. От ужаса этого проклятого места.

— Давай похороним его, как положено. Закопаем тихонько, не то утром конвоиры отберут его и выкинут псам.

Немая меня не слышала, я обхватила ее лицо руками.

— Посмотри на меня. Жизнь не кончилась. Я знаю, что очень больно. Невыносимо больно, но это уже случилось, и ты должна жить дальше. У тебя еще будут дети. Ты такая юная, красивая.

Я знала, что говорю ерунду. Какие дети в этом аду? Скорее всего, она не выдержит и сломается очень скоро, а если и выживет, то превратится в такую же злобную тварь, как и эти равнодушные женщины вокруг нас. Очерствеет со временем.

— Ну же, посмотри на меня. Его нужно похоронить. Ты же умная девочка. Ты же не хочешь, чтоб его порвали церберы.

Она наконец-то сфокусировала взгляд на мне и перестала издавать эти жуткие гортанные звуки, которые сводили с ума своей страшной монотонностью.

— Давай, моя хорошая, вставай. Закопаем его, и ты сможешь оплакивать его могилу, когда захочешь, сидеть и говорить с ним. Отпусти его.

А сама я так и не отпустила…Невозможно отпустить куски своего сердца и души, они остаются в тебе и кровоточат бесконечно. Просто кто-то способен с этим жить, а кто-то ломается. Не всех мертвецов можно отпустить, иногда они слишком настойчиво зовут к себе.

* * *

Мы закопали младенца за бараками, хорошо присыпали землей и теперь сидели рядом и смотрели друг на друга. Я гладила ее тонкие дрожащие пальцы, которыми она лихорадочно перебирала складки на платье и вместе с ней проваливалась в бездну отчаяния, вспоминая себя… в тот момент, как узнала о гибели моих детей. Более страшного горя не бывает. Это смерть. Мгновенная смерть всего, что есть живого в женщине, в матери. Это такая боль, которую не выдержит никто, и она остается внутри навечно. От нее никогда не будет избавления. Каждое воспоминание, детский голос, плач будут сбрасывать в пропасть отчаяния и сводить с ума.

— Ничего, милая, ты справишься. Тебе есть где поплакать о нем. Поверь, иногда это тоже утешение. Страшно, когда нет даже этого. Очень страшно, когда тебе некуда прийти и поплакать.

Вздрогнула, вспоминая склеп, где была в последний раз почти полгода назад. У меня этой возможности не было. Я плакала над пустыми могилами и ломала ногти о каменные плиты, под которыми лежали игрушки и одежды моих малышей. Я даже не обмыла их тела и не целовала закрытые глазки. У меня не было возможности даже попрощаться.

Она так и не заплакала, смотрела в никуда затуманенным взглядом. Покорно пошла за мной. Я уложила девчонку на матрас и, придвинув свой, легла рядом.

Ничего, она справится. Постепенно, не сразу, но научится с этим жить. Как и я…Но ведь у меня есть Арис. Это он дал мне силы вернуться обратно и собрать себя по кусочкам. Возможно, не будь его, я бы окончательно сошла с ума.

Обняла девчонку и закрыла глаза, стараясь не вспоминать о том, что увидела сегодня во дворце. Я должна поспать и думать о том, как уйти отсюда. Я должна забрать Ариса и бежать. Иначе я сломаюсь. Я не выдержу этого жуткого психологического насилия, которое Аш обрушил на меня. Да и нет больше Аша — есть жестокий деспот, и я обязана думать о сыне. Рядом с этим монстром меня больше ничего не держит. Закрыла глаза, чувствуя, как проваливаюсь в сон.

* * *

Звук горна заставил подскочить на матрасе и лихорадочно осмотреться по сторонам. Девчонка исчезла. Я поправила юбку и платок на голове, оглядываясь, стараясь рассмотреть её в толпе, которая понуро шла к выходу из барака. А потом у меня все похолодело внутри, по телу прошла судорога ужаса — неподалеку от выхода, на веревке, перекинутой через балку под низким потолком, висела немая. Она раскачивалась из стороны в сторону от горячего потока ветра, а рабы равнодушно проходили мимо, словно не замечая её. Я хотела закричать и не смогла. Бросилась к ней, схватила за ноги и вздрогнула, почувствовав какие они холодные. Мертва. Уже несколько часов, как мертва, а я даже не услышала, как она встала и сделала это. Никто не обращал на меня внимания, пока я пыталась снять ее с проклятой петли. Пока наконец-то один из рабов не перерубил веревку лопатой, и я упала вместе с трупом на каменный пол. Смотрела расширенными от ужаса глазами на лицо девчонки и чувствовала, как в груди нарастает вопль. Дикий крик сумасшествия, который грозился разорвать меня на части. Где-то внутри мелькнула злорадная мысль о том, что ей повезло. Она смогла сделать то, чего не смогла я. Уйти за своим малышом. Я медленно подняла голову и посмотрела на людей, которые проходили рядом, бряцая звеньями ошейников. Скоты. Безразличные, равнодушные скоты. Демоны правы — это не люди.