Шелихов. Русская Америка

Всего мгновение прозрачна, как воздух, была вода. Солнце поднялось чуть выше, и поверхность реки заиграла тысячами бликов, скрыв под ослепляющим глаза блеском то, что жило в глубине.

Григорий Иванович, отведя коней на луг, поднялся на горушку. Сказал хлопотавшему у костра Степану:

   — Кета стеной идёт.

   — Видел, рыбы пропасть, — Степан снял с костра закопчённый чайник. И, перебрасывая из руки в руку обжигающую дужку, разлил кипяток по кружкам. Выложил из котла на разлапистые листья сваренную накануне холодную рыбу. Нежно-розовое мясо лосося, казалось, светилось на тёмно-зелёных листьях.

Ели молча. Оба знали, что вот эти минуточки — последний отдых перед тяжёлым дневным переходом. А уж то, что переход будет тяжёл, сомневаться не приходилось. В таком переходе — знал Шелихов — надорваться никак нельзя, и оттого на стоянках не торопил ни себя, ни Степана. Надо было хоть дух перевести. Днём, на ходке, можно было и приналечь, силёнки выложить, а сейчас нет — запрягаться следовало без суеты.

Вышли под звонкий перестук дятла на корявой ели. Та ли, что и разбудила Шелихова, птица вернулась, или другая какая прилетела, но с ели вдруг ударила дробь, как барабан, зовущий в поход.

« Тра-та-та-та-та...»

Григорий Иванович поднял голову, взглянул на птицу. Пёстрый, яркий дятел, величиной с добрую ворону, вцепившись когтями в рыжую кору и уперев в ствол короткий хвост, как добрым долотом работал.

«Тра-та-та-та-та...» — бойко звенело с ели.

Степан, показав зубы в улыбке, кивнул на ель.

   — Как атаман станичный на круг сзывает.

Спустились с горушки, пошли к реке. Но ещё долго, долго, всё время, пока шли через луг, слышалось вслед: «Тра-та-та-та...»

Шелихов шёл первым, ведя в поводу рыжего меринка. Степан в десяти шагах сзади. Расстояние это держали всегда, на случай, ежели первый провалится в трясину или водомоину, второй вслед не бухнется в бучило, а, остановив коней, слегой, какой ни попало, поможет выбраться.

Миновали луг и травянистым берегом пошли на север вдоль реки.

Так шли часа два. Солнце поднялось в четверть неба, и заметно начало припекать. Шелихов забеспокоился, высматривая перекат, но течение было ровно. Вода, крутя, несла жёлтые листья ольхи и ивы.

С каждым поворотом река всё больше и больше забирала на восток и уходила от моря. Брода не было.

Шелихов придержал меринка. Подошёл Степан.

   — Вот что, — сказал Шелихов, — переходить надо реку. От побережья уходим. Нам сподручнее вдоль моря идти.

Степан поглядел на реку. Течение несло кривую коряжину ивы. Подмыло где-то и свалило в воду. Коряжина медленно крутилась.

   — Здесь глыбь, наверное, — возразил, — смотри, как коряжину несёт. Не шибко-то вертит.

Шелихов поднял глаза вверх по реке. Течение на добрую версту впереди было всё так же ровно и тихо.

   — Нет, — сказал, — надо переходить. Выше поднимемся, а потом назад идти? Не дело это.

Взял меринка покрепче за повод и ступил вводу. Течение толкнулось в сапоги, но под ногами Шелихов почувствовал крепкое дно и пошёл смело.

Степан стоял на берегу и смотрел ему в спину. Мерин вскинул голову, заржал, но Григорий Иванович успокаивающе похлопал его по шее и потянул дальше в реку.

Теперь вода доходила до груди, а Шелихов ещё и половину реки не прошёл. «Зря сунулись, — засомневался, — глубина большая». Но дно было всё так же ровно и крепко, и он пошёл дальше. Меринок ступал спокойно. Вода поднялась ещё выше. Дошла до горла. Григорий Иванович, сильно огребаясь свободной рукой, ступил на шаг вперёд и с головой провалился в водомоину. Выскочил на поверхность и, крикнув: «Ну же! Ну!», — властно потянул за собой меринка. Тот всхрапнул и послушно поплыл. Тут же Григорий Иванович стукнул ногами о дно. Встал и, не ослабляя повод, потянул меринка к берегу.

Через минуту они уже стояли на прогретой солнцем гальке, и меринок, крутя головой, отряхивал гриву. Шелихов крикнул Степану:

   — Давай!

Знал, раз первая лошадь прошла, другие пойдут смело.

Одежда липла к телу, холодила, зубы стучали. Водичка-то была холодна. «На ходу согреемся, — решил Шелихов, — шагу прибавим и согреемся».

Степан уже выводил лошадей на гальку. Шелихов повернулся и, не говоря ни слова, шибко пошагал вперёд.

Через час, обсохнув, они подошли к новой неведомой речушке и, перейдя её, опять наддали в ходьбе, чтобы согреться.

Шелихов нет-нет оглядывался на Степана. Тот, чуть опустив голову и косолапя ногами, шёл не отставая.

«Слава Богу, — подумал Шелихов, — хоть и попал в передрягу, но с крепким человеком. А так бы не выдюжить. Нет, не выдюжить».

В Охотске перемены произошли. Полковника Козлова-Угренина, портового командира, отозвали в Иркутск.

   — Вот дело-то большое, — скажут. — На то он и чиновник. Такого отзовут куда хочешь, призовут к чему хочешь, или хуже того — пошлют куда подальше. Человек подневольный, государственный. А особливо ежели он из военного ведомства или из тех чиновников, которые за порядком следят. Здесь дело известное.

И ошибутся, конечно.

Человек русский приметливый. Отзыв отзыву — рознь.

Иного, действительно, отзовут — и всё тут. Ничего не скажешь. А другого отзовут — есть о чём подумать.