Шёлковая тишина (ЛП)

— Я так испугалась. Если бы между вами оказался Тим, а не я…

Ком в горле не дает мне продолжить, но Макс понимает и свободной рукой гладит мою щеку.

— Это моя вина, — глухо признает он. — Нельзя драться при ребенке. Но я ничего не мог с собой поделать, увидел тебя рядом с этим… И меня просто понесло.

Я чуть поворачиваю голову и целую его ладонь.

— Ты не уверен во мне, — не спрашиваю, утверждаю и пытливо заглядываю в его глаза.

В них столько эмоций, столько разных мыслей разом, что мне сложно разобраться самой в этом калейдоскопе.

— Что он хотел от тебя? — задает вопрос Макс, и я принимаю его уход от ответа за скрытое "да".

— Всё то же, — я пожимаю плечами. — Он считает, что если у нас общий ребенок, то мы должны быть вместе. Забавно, что это не волновало его предыдущие пять лет.

— И ты?.. — Макс отворачивается, убирая аптечку, но я улавливаю напряжение в его голосе и вскакиваю на ноги.

— Ты спрашиваешь, как я на это ответила? Серьезно? — я ловлю мужчину за руку и поворачиваю к себе. — Я живу в доме твоих родителей, я сплю с тобой в одной постели, я глаз от тебя оторвать не могу — и ты спрашиваешь, что я сказала Антону?

Макс пожимает плечами, в то время как взгляд его прикован к моему лицу. Он ловит каждое мое слово, каждую интонацию, каждый полутон моих фраз с таким напряжением, что до меня вдруг доходит простая истина.

— Ты не уверен не во мне, а в себе.

— В себе я более, чем уверен, — возражает он и дергает меня на себя.

Я врезаюсь в его тело и вместе с волной приятного тепла его близости вновь чувствую боль в боку. Но я не обращаю на нее внимание и объясняю мужчине свои слова.

— Ты не уверен в себе — не в том смысле, что не уверен в своих чувствах, а в том смысле, что ты сомневаешься в своей притягательности для меня, — я вздыхаю и добавляю. — Это Майя, да? Из-за нее ты…

— Ты психолог по образованию? — грубо обрывает меня Макс, вздергивая брови и глядя на меня сверху вниз, отчего я чувствую себя глупым ребёнком в мире умных взрослых.

— Нет, — выдавливаю из себя.

— Ну, так и не лезь. Я просто ревнив и, кажется, просил тебя не давать мне повода.

Он отпускает меня, и я чувствую холод там, где только что лежали его руки. Во мне вновь разгорается обида, и я скрещиваю руки на груди.

— А я давала повод? — я, словно зеркало, отражаю его выражение лица, и в глазах Макса загорается опасный огонёк.

— С учетом вашего с ним общего прошлого… — многозначительно отвечает он, и я возмущённо закатываю глаза.

— Ты же понимаешь, что у меня не только с ним есть общее прошлое? Мне что, в город теперь выходить нельзя?

— Общее прошлое со всем городом? — ядовито ухмыляется Макс.

«Не перегибай палку», «Ты понимаешь, что я имею в виду» — один из этих ответов подошёл бы идеально. Но, конечно, я не иду по этому пути, заражаясь настроением Макса.

— А если и так, то что?

— То о прошлом шлюхи надо сразу предупреждать.

Он резко выходит из кухни и оглушительно хлопает дверью. В соседнем дверном проеме появляется Тимур и удивленно спрашивает:

— Что это хлопнуло?

Со двора слышен звук мотора пикапа Макса. Видимо, он уезжает.

А я всё ещё стою на том же месте не в силах пошевелиться. Своей последней фразой Макс словно облил меня бензином — не вздохнуть, словно облил меня цементом — не сдвинуться. Он словно облил меня помоями, и мне хочется не просто помыться, а снять с себя кожу — такой она кажется грязной. Самым краем своего сознания я понимаю, что, в общем-то, сама спровоцировала его, сама подтолкнула к тому, что он сказал. Но сердце все равно горело — отравленной горечью, ядовитой обидой. Какой-то удушливый лёд сковал мои внутренности и слипся в одно отвратительное целое.

Я бы бросилась к морю или бродила бы весь день босиком по городу, шарахаясь от прохожих, но я ведь мама, а значит не могу позволить себе такую вольность.

— Ты как-то хотел прокатиться на скутере по городу? — спрашиваю я Тимура как можно безмятежнее.

У сына загораются глаза, и он стремглав несётся на улицу. На листке кухонного блокнота я пишу пару строк Тане и Стасу — благодарю за гостеприимство, извиняюсь за спешку и обещаю вернуть скутер на днях. Беру телефон и выхожу во двор. Вещей с собой нет — и хорошо.

Мы едем домой по вечернему городу. Я стараюсь выбирать те улицы, где нет полицейских, и тащусь настолько медленно, насколько возможно. Тимур в полнейшем восторге, а я словно кукла — внутри один пластик.

Мы заезжаем в наш двор и замечаем одинокий телевизионный фургон у нашего подъезда. Меня озаряет мысль — напрасная, ненужная, вредная — но я упрямо стучу в дверь кабины. Оттуда высовывается заспанное лицо журналиста, а вместе с ним — плотное облако запаха кофе и сигарет. Он трёт глаза и пару минут ничего не понимает, но потом наконец в его глазах загораются искры радости.

— Вот как знал, что не зря тут стою!

— Можете раструбить на весь город, что Майя победила, — отрывисто бросаю я и добавляю. — Больше дежурить вам здесь смысла нет.

Мы с Тимом заходим в подъезд и поднимаемся в душную квартиру. Сын моментально срывается к своим игрушкам, а я медленно оседаю на пол и наконец даю волю своим слезам.