Читаем Шелковые глаза (сборник) полностью

Медор очнулся первым. Вновь ринулся вперед, и гонка возобновилась. Г-н Ксименестр смутно подумал об анемичном бассете, соседе Медора, на которого даже не посмотрел, полагая, что собака должна быть большой. Теперь же он буквально летел к дому. Они остановились только на минуту, в кафе, где г-н Ксименестр проглотил три порции грога, а Медор три кусочка сахара – угощение сердобольной хозяйки: «Бедный песик, в такую погоду и без попонки!» Г-н Ксименестр, тяжело пыхтя, ничего не ответил.

На Медора сахар произвел укрепляющее воздействие, так что в дверь квартиры Ксименестров позвонил уже самый настоящий призрак. Г-жа Ксименестр открыла, Медор влетел внутрь, а г-н Ксименестр, рыдая от усталости, упал в объятия супруги.

– Это еще что такое? – вырвался крик из груди г-жи Ксименестр.

– Медор, – пролепетал г-н Ксименестр и в отчаянном усилии добавил: – С Рождеством, дорогая!

– С Рождеством? С Рождеством? – поперхнулась г-жа Ксименестр. – Что ты этим хочешь сказать?

– Сегодня ведь двадцать четвертое декабря! – воскликнул г-н Ксименестр, придя в себя благодаря теплу и безопасности. – Ну, так я тебе на Рождество… всем вам, – поправился он, поскольку из кухни, вытаращив глаза, выскочили дети, – дарю Медора! Вот!

И он решительным шагом вошел в свою комнату. Но немедленно рухнул на кровать и вооружился своей трубкой времен Первой мировой, про которую любил говаривать, что она «видала виды». Набил ее дрожащими руками, раскурил, сунул ноги под стеганое одеяло и стал ждать атаки.

Почти тотчас же в комнату ворвалась г-жа Ксименестр, бледная (прямо жуть – уточнил про себя г-н Ксименестр). Его первым побуждением было зарыться под одеяло – рефлекс окопника. Наружу торчал только клок редких волос да струился дымок из трубки. Но и этого хватило для гнева г-жи Ксименестр.

– Ты можешь мне сказать, что это за пес?

– Полагаю, что-то вроде фламандской овчарки, – донесся слабый голос г-на Ксименестра.

– Что-то вроде фламандской овчарки? – Ярость г-жи Ксименестр поднялась тоном выше. – А ты знаешь, что твой сын ждет на Рождество? А твоя дочь? О себе самой я уж не говорю… Но они? И ты собираешься всучить им эту кошмарную зверюгу?

Тут как раз вошел Медор. Вспрыгнул на постель г-на Ксименестра, улегся рядом и положил морду ему на голову. На глаза его друга навернулись слезы нежности, к счастью, скрытые одеялом.

– Это уж слишком, – решила г-жа Ксименестр. – Ты уверен хотя бы, что эта тварь не бешеная?

– В таком случае вас будет двое, – холодно ответил г-н Ксименестр.

Ужасная реплика привела к немедленному исчезновению г-жи Ксименестр. Медор облизал своего хозяина и заснул. В полночь супруга и дети ушли на полуночную мессу, не предупредив г-на Ксименестра. Без четверти час его охватило легкое чувство беспокойства, и он решил вывести Медора минут на пять. Обмотался своим большим кашне и медленным шагом побрел к церкви, а Медор по пути обнюхивал все подворотни.

Церковь была переполнена, и г-н Ксименестр напрасно попытался толкнуть ее дверь. Так что он стал ждать снаружи, под снегопадом, подняв шарф до самых глаз и слыша доносившиеся из-за двери песнопения добрых христиан. Медор так сильно дергал за веревку, что г-н Ксименестр в конце концов сел на ступени и привязал ее к своей ноге. Мало-помалу холод и пережитые страхи сковали оцепенением его взбудораженный ум, так что он уже не слишком понимал, что тут делает. И был немало удивлен волной проголодавшихся верующих, которая вдруг хлынула на него из церкви. Не успел он встать и отвязать веревку, как чей-то юный голос уже воскликнул:

– О, какая милая собачка! Ах, бедняга!.. Погоди-ка, Жан-Клод.

И на колени опешившего г-на Ксименестра упала пятифранковая монета. Он встал, что-то лепеча, и тот, кого звали Жан-Клодом, тоже взволнованный, дал ему другую монету, посоветовав весело провести Рождество.

– Но… – пробормотал г-н Ксименестр, – да будет вам…

Известно, до какой степени может быть заразительным сострадание. Все или почти все прихожане, выходившие из церкви через ее правое крыло, подавали г-ну Ксименестру и Медору свою лепту. Засыпанный снегом, ошалевший, г-н Ксименестр тщетно пытался их отговорить.

Тем временем, выйдя через левое крыло, г-жа Ксименестр и ее дети вернулись к своему очагу. Вскоре явился и г-н Ксименестр, извинился за свою вечернюю шутку и вручил каждому сумму, эквивалентную его подарку. Рождественская трапеза прошла очень весело. Потом г-н Ксименестр отправился спать вместе с Медором, обожравшимся индейкой, и оба заснули сном праведников.

Разрыв по-римски

Он пригласил ее на коктейль, но в последний раз. Сама она этого не знала. Он собирался отдать ее, словно Бландину, на растерзание львам: своим друзьям.

Перейти на страницу:

Все книги серии MiniboOK

Похожие книги

Последний рассвет
Последний рассвет

На лестничной клетке московской многоэтажки двумя ножевыми ударами убита Евгения Панкрашина, жена богатого бизнесмена. Со слов ее близких, у потерпевшей при себе было дорогое ювелирное украшение – ожерелье-нагрудник. Однако его на месте преступления обнаружено не было. На первый взгляд все просто – убийство с целью ограбления. Но чем больше информации о личности убитой удается собрать оперативникам – Антону Сташису и Роману Дзюбе, – тем более загадочным и странным становится это дело. А тут еще смерть близкого им человека, продолжившая череду необъяснимых убийств…

Александра Маринина , Алексей Шарыпов , Бенедикт Роум , Виль Фролович Андреев , Екатерина Константиновна Гликен

Фантастика / Приключения / Современная проза / Детективы / Современная русская и зарубежная проза / Прочие Детективы
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее