Шелковый путь

У тебя же, несчастного, едва хватает сил, чтобы проглотить мучную похлебку. Тут бы и отдохнуть. Но в юрту вваливаются, точно разбойники с большой дороги, твои голоногие, голопузые, сопливые, крикливые сорванцы. Но нет уже у тебя сил наставлять на путь истинный эту ораву. Едва коснувшись головой земли, проваливаешься замертво, точно в бездну. Так храпишь, что полог юрты колышется. А сыпа усы поглаживает, посмеивается, поблескивает маслеными глазками, опьяненный кумысом и женским вниманием. Потом он идет домой, не идет, а точно плывет, игривую песню поет, распаленную грудь на прохладном ветерке остужает. В чисто убранной юрте на пышной перине поджидает его возлюбленная, истомилась, бедняжка, млеет. Хмелея, ныряет сыпа в ее горячие объятия. Мы, черная кость, на жесткой ветхой подстилке ворочаемся с боку на бок, ногами сучим, головой об землю бьемся — жуткие сны видим. Просыпаемся: ойхой, где постель, а где — ты. Тесно: дети лежат вповалку, жена разметалась во сне, ласки ждет. А тебе не до ласк: спина ноет, руки-ноги как свинцовые, голова гудит, шевельнуться мочи нет. Вздохнешь только и опять проваливаешься в черную пучину. Вот у сыпы — жизнь! А ты только прозябаешь, копошишься день-деньской, как муравей. У сыпы жизнь — полная чаша, у тебя — дырявое решето. У него — сафьяновые сапожки, у тебя — прохудившиеся стопки на босу ногу. У него во всем лад да благодать, у тебя — все кось-наискось, шиворот-навыворот. Э, пропади все пропадом. Вот так-то, люди! Потому-то мы и почитаем сыпу и втайне завидуем ему. За то, что он умеет жить, умеет радоваться и наслаждаться жизнью; за то, что в нем воплотились многие чаяния и мечты задавленного работой, нуждой, вечно голодного мытаря-труженика…»

Сыпа молча ехал в сторонке.

Старики в назидание молодым пространно рассказывали историю женитьбы сыпы. Отец его, известный во всей округе необыкновенной словоохотливостью, был прозван Бекеном-болтуном. Он занимался тем, что, разъезжая по аулам, изощрялся в словесных спорах, попросту говоря, молол языком. Однажды во время одной из таких поездок настигла его весть о том, что жена родила сына. Болтливый Бекен тогда ответил: «Мне все равно, кого она там родила. Для меня важно, что вновь освободилось ложе!»

Сын, появившийся с этими словами на свет, ничем не походил на словоохотливого родителя. Он рос молчуном, тихоней-неженкой и, кроме домбры, ничем не интересовался. Говорил всегда резко, без обиняков. Прошло время, отец состарился, сын вырос и стал джигитом. Появилась у отца забота: женить сына. Ездил он по аулам, присматривался к девушкам, выбирал невесту. Приглянулась ему наконец дочь-певунья одного бая-богача из рода мангитай. Но избалованная, строптивая байская дочь и слышать не желала о каком-то сыне болтливого Бекена. Тогда отец решился на хитрость. Он посоветовал сыну затеять с байской дочерью старинную игру. Суть игры состояла в том, что джигит дарит полюбившейся девушке тобык — надколенную баранью чашечку — с условием, чтобы она постоянно носила ее как талисман при себе. Устанавливается определенный срок игры, в течение которого джигит имеет право в любое время потребовать предъявления тобыка. Если при ней тобыка не окажется, она проигрывает. Если же по требованию джигита девушка немедля подаст надколенную чашечку, выигрыш остается за ней.