Граф Михаил Матвеевич был старинным другом Нининого дяди, помещика Линчевского. Знались они еще смолоду. Граф прибыл в Киев по делам и заехал засвидетельствовать свое почтение. А после первого визита – зачастил. Гость подолгу просиживал с дядей в библиотеке, дарил тете французские романы и сетовал на свою одинокую жизнь. Тетя сразу смекнула, что это неспроста.
Кроме шестнадцатилетней воспитанницы Нины у Линчевских было две дочери, Надин – двадцати четырех лет и Веруня – девятнадцати. Обе – не замужем, что составляло постоянную головную боль для отца с матерью.
Веруня была чересчур тиха, робка и пуглива. Она отличалась слабым телосложеньем и сильной близорукостью. Ее и не чаяли удачно выдать замуж. За Надин давали богатое приданое, к тому же, она была хороша собой. Единственный недостаток – критический для невесты возраст – не мешал ей отвергать одного претендента за другим. “Я выберу самого лучшего”, – говорила Надин. Появление в доме графа было расценено ею, как дар Божий. Более завидного жениха представить себе было трудно.
Нине прочили один путь – в монастырь, ибо была она бесприданницей.
Все случилось крайне неожиданно. Нина разливала чай, когда к ней подошел граф.
– А скажите-ка, милая барышня, – обратился он к девушке, – не пойдете ли вы за меня замуж?
– Пойду, сударь, – улыбнулась Нина.
До самой ночи она не сомневалась, что это была шутка. А ночью, когда Нина уже лежала в постели, к ней в комнату ворвалась разъяренная Надин:
– Воровка! – кричала она. – Змея подколодная! Так за доброту нашу отплатила, подлая!
Вцепившись в волосы несчастной девушке, она колошматила ее о подушку до тех пор, пока не прибежали тетя с Веруней. Тогда Нина, наконец-то, сообразила, что ее действительно посватали, и дядя дал свое согласие.
Наутро выяснилось, что все шнурки в корсажах Нининых платьев изрезаны на куски. А тут еще дядя прислал казачка с требованием немедленно спускаться вниз. Нине было вообще страшно встречаться с женихом, а в испорченном платье об этом не могло быть и речи.
– Что же делать, Боженька?! Помоги! – металась по комнате испуганная невеста.
Помощь предстала в лице Веруни. Узнав в чем дело, робкая тихоня решительным шагом направилась в комнату сестры и выдернула шнурок из ее самого лучшего платья. Надин, глядя на нее, и пикнуть не посмела. Вручая добычу Нине, Вера сказала:
– Я очень рада за тебя, Нинон. – А потом добавила, робко улыбаясь: – Ты даже не представляешь себе, как я мечтаю выйти замуж и родить много детей!
Нина была настолько потрясена случившимся, что не выдержала и, с детским простодушием, поведала обо всем графу. Она не могла понять, почему Надин, которая ее всегда жалела и опекала, могла так поступить.
– Видишь ли, Нинон, – ответил граф, – Я уже не раз убеждался, что не всегда тот твой лучший друг, кто посочувствует тебе в беде или поможет в трудную минуту. Таких много отыщется! Помогут и вздохнут с облегчением, что их сия чаша минула! Настоящий друг, это тот, кто вместе с тобой твоему счастью порадоваться может. Этих, не знающих зависти, – мало.
Потом граф говорил о чем-то с дядей. В результате свадьбу назначили на месяц раньше, чем предполагалось.
Вера вышла замуж через полгода за сына соседского помещика. Последнее письмо от нее Нина получила несколько недель назад. Непомерно большими и жирными буквами кузина писала, что благополучно разрешилась восьмым ребенком, таким же здоровым и крепким, как старшие братья и сестры. Муж ее также здоров и весьма доволен состоянием своих дел.
И Надин не засиделась в девках. Замужество сестры побудило ее принять предложение наиболее настойчивого кавалера. Однако жизнь ее сложилась далеко не так счастливо, как у тихой Веруни. Супруг Надин слыл мотом и гулякой. Приданое он спустил в мгновение ока, а теперь не мог дождаться того дня, когда поместье Линчевских достанется сестрам в наследство.
Рождений в семье Линчевских не отмечали. “Каждый прожитый год приближает человека к смерти”, – утверждал дядя. День Ангела, другое дело. На именины все девочки получали от него подарки. Но если с Верой и Надеждой все понятно, их праздник на исходе сентября, то с Ниной разобраться было сложнее. Как знать, когда у тебя день Ангела, если Святую Нину чтут семь раз в году? Дядя и сам путался, один год поздравлял воспитанницу в декабре, другой – в марте.
Михаил Матвеевич не мудрствовал лукаво. Двадцатого октября он преподнес Нине серьги из розовых жемчужин и сказал:
– Ну вот, голубушка, тебе уже семнадцать. Так ты вскоре меня догонишь!
Ему в ту пору было пятьдесят семь.
С той поры ежегодно в этот день устраивался праздник. В гостях недостатка не было. Неизменно созывались все русские, пребывавшие на этот момент в Генуе, – моряки, купцы, путешествующая знать. Бывали годы, когда своих собиралось до двух десятков, особенно после того, как в Геную зачастили русские военные корабли.