Шелковый путь «Борисфена»

- Ах, Сергей Андреевич, чего же мне бояться, если вы остались со мной!

- Я, Нина Аристарховна, жизнь за вас согласен отдать, но правде в глаза смотреть нужно. Палаццо ваш слишком велик, чтобы я один мог его от воров защитить.

А и не нужно, - рассмеялась Нина, - воры все сейчас тоже в театре!

На такое легкомыслие Сергей только головой покачал:

- Опасаюсь я за вас, Нина Аристарховна, такая вы непрактичная. На один день оставить вас страшно, а ведь мне предстоит надолго покинуть здешние места.

Он уже ранее говорил ей о велении государя.

- Не бойтесь ничего, друг мой, - отвечала Нина, - поезжайте с легким сердцем, а как надумаете возвратиться, знайте, я всегда вам рада, ближе вас у меня родни нет. - Про дядю с тетей и кузин она ему никогда не сказывала, ведь, в отличие от нее, Сергей Андреевич одинок, как перст, зачем же человеку душу травить!

- А не хотите ли поехать со мной? – спросил он вдруг. – Такая превосходная оказия случилась! В другой раз так не сложится.

Нина в ответ покачала головой. Как же ей уехать? Оставить здесь свое сердце? Несколько месяцев не видеть Сандро? Разве она сможет? Нет, это никак невозможно!

А Сергей продолжал уговаривать:

- Поедете, погостите, а там, может, и назад ехать не пожелаете. Ведь дома-то у нас лучше всего!

Мысль о возвращении на родину никогда не посещала молодую графиню. С тех пор, как граф привез ее в Геную, ее дом был здесь. В Италии она прожила половину своей жизни, здесь все стало ей близким и родным, здесь жили ее друзья. Там же ее не ждал никто. Не было даже дома, дворец графа в Петербурге и его дом в Москве перешли к Сергею. Нет, Нина никогда всерьез не задумывалась о возвращении.

Когда она сказала об этом Сергею, он с трудом подавил возмущение. Ну вот! Уже дошло до упреков! Будто он вынуждал дядю писать именно такое завещание. И ответил, демонстрируя оскорбленное достоинство:

- Мой дом – ваш дом, Нина Аристарховна! Обидно, что вы могли усомниться в этом.

- О нет, я всегда это знала! – поторопилась успокоить его Нина. – Просто предложение ваше слишком неожиданное. Позвольте мне подумать!

- Разумеется, - великодушно согласился Сергей, - у нас с вами еще есть время. До той поры, я думаю, мы еще погуляем на свадьбе милейшего Данилы Степановича.

- О, Бог мой, Сергей Андреевич, вы что-то знаете? Неужели они уже все решили? Мне Антонела ничего не говорила!

- И не скажет, уж поверьте. Пока вы здесь, они так и будут маяться, потому что - дело чести. Как же можно ничего не понимать? Ваш отъезд доставит им только радость. Вы для них обуза, Нина Аристарховна, а для меня, наоборот, первейшая радость в жизни.

Нина задумалась. Вообще, это не было для нее новостью, но прежде никто так откровенно об этом не говорил.

- Возможно, вы и правы… - неуверенно пробормотала она. – Я скажу вам свое решение вскоре.

Сергей возликовал. Никогда еще он не был так близок к победе, как сейчас. Когда она скажет “да”, все будет решено. Останется только обвенчаться по приезде домой.

Великое дело городские сплетни! Премьера “Волшебной флейты” собрала полный зал.

Зрители не знают чего ждать. Алессандро Лоренцини слишком заметная личность. Многие помнят его еще ребенком, и все хотят узнать, на что он способен теперь. Серьезное испытание, но Сандро оно не пугает.

“Вы думаете, сегодня я буду играть для вас? Нет. Я буду играть вами, вашими сердцами. Если мне это удастся, вы не скоро забудете этот вечер”.

Привычное возбуждение охватило Сандро, как только он переступил порог своей уборной. Калейдоскоп мыслей, нот, стихов привычно закружил его, будто не год назад, а только вчера он покинул подмостки. Все это так хорошо знакомо и так чарующе ново.

Мара в новом бархатном платье. Сегодня для нее волнующий праздник, после премьеры она впервые сопровождает отца в качестве дамы.

Гаспаро и Лидия в своей ложе. Вот неожиданность!

Джованни взвинчен до предела. Он по-прежнему боится, что австрийская опера будет плохо воспринята итальянской публикой.

Флора - перепугана и поэтому притихла. Тут уж ее Моретто не защитит. Зрители, сидящие в зале, чувствуют малейший промах и отмечают любой успех. У итальянской публики есть то, чего не встретишь больше нигде в мире, - особое тонкое чутье. То, что, собственно, и делает из нее итальянскую публику. Ее не проведешь. Все будет хорошо, Флора, главное, не отворачивайся от зрителей и не мешай мне делать свое дело.

Увертюра, занавес…

Безбрежное море чувств клокочет в груди, и выплеснуть его можно только так, с музыкой. При этом разум должен оставаться холодным, ибо иначе тебе никого не удастся убедить в том, что ты – Тамино, сказочный принц.

О, моя Памина, с чудными светлыми волосами и бездонными синими глазами! Ради тебя я готов пройти любые испытания, выдержать пытку молчанием и (о, черт побери!) даже попросить прощения у Гаспаро. Если только это поможет мне назвать тебя своей!

Мара что-то возбужденно рассказывает Сандро в антракте, наливая ему теплый, ни в коем случае не горячий, чай. Но Тамино ее не слышит. Его Памины здесь нет. А он думает только о ней.