Шелковый путь «Борисфена»

Сергей, как во сне протянул руку, но, вместо того, чтобы взять бокал, внезапно оттолкнул его. Шампанское выплеснулось Нине на платье. От неожиданности она уронила бокал. Упав на палубу, он разлетелся на множество крохотных осколков, засверкавших на ярком солнце россыпью бриллиантов. Антонела громко вскрикнула, Мара закрыла лицо руками. Сандро метнулся к Нине и заслонил ее собой. Глаза его пылали от гнева. Нина судорожно вцепилась в его руку, одновременно ища защиты и удерживая от возможной ссоры.

“Ну, и что ты можешь сделать, комедиант? – подумал Сергей. – Вызовешь меня на дуэль, а потом пойдешь на виселицу? Ведь ты же не дворянин!” А вслух сказал:

- Прошу простить меня, господа. После трюма здесь слишком яркое солнце. Оно ослепило меня.

Тягостное молчание воцарилось на палубе. Никто не поверил Милорадову.

Он повернулся и побрел к себе в каюту. Никогда в жизни он не испытывал унижения подобного тому, что пережил только что.

Склянки пробили полдень.

- Ну, что ж пора прощаться, - Данила Степанович повернулся к Сандро и протянул руку, затянутую в белоснежную замшу. - Не люблю долгов.

- Как и я, - ответил тот, - осторожно, чтобы не причинить боли, отвечая на рукопожатие. Доктор теперь не скоро сможет снять перчатки, но какие могут быть условности между друзьями?

Нина поцеловалась с Антонелой:

- Ты уж последи за палаццо до нашего возвращения!

Она и Киселева обняла на прощанье:

- Ох, Данила Степанович, не хочу я уже никуда ехать!

- А вот этого, графинюшка, не делайте. Ради вашего жениха.

Нина и сама это понимала. Гордость Сандро задета. Только оставшись на корабле, они могут показать, что считают себя выше всего случившегося.

- Да вы теперь и не графинюшка почти, - улыбнулся он немного печально. – Не сожалеете?

- Нет, Данила Степанович, нисколечко!

- Ну, тогда с Богом!

Бриг “Борисфен” не был военным судном в полном смысле этого слова. Он никогда не участвовал в морском сражении, да и не предназначался для этого. Но и к гражданским его отнести было нельзя. Бриг использовался для почтовых и грузовых перевозок вдоль черноморского побережья государства Российского. А какие грузы могут быть во время и сразу после войны? Только военные. Рейс в Геную за дипломатом и колонистами был первым дальним и по-настоящему мирным рейсом “Борисфена”.

Каждое судно, базирующееся в Севастополе, было непременно вооружено, независимо от того, какие задачи оно выполняло. Бригу полагалось иметь на борту, как минимум, шестнадцать пушек. Они у “Борисфена” были.

Была и команда, способная обслужить пушки. Матросов свезли в Севастополь с Балтики, Николаева и Херсона. Из командного состава морскими офицерами являлись только двое: немолодой уже капитан Тихонов и его помощник, с которым хлопот было больше, чем со всей остальной командой.

Поскольку для перевозки пассажиров “Борисфен” не предназначался, оборудован он был всего четырьмя каютами, одну из которых занимал капитан, другую предоставили для Милорадова, еще одну отдали дамам, а последнюю, самую маленькую, делили Сандро и помощник капитана фон Моллер.

Очевидно, у Сергея Андреевича не было намерений выходить из своей каюты до самого Севастополя. Во всяком случае, никто из пассажиров “Борисфена” не видел его в течение большей части пути. К себе он допускал лишь Харитона. Холоп приносил ему еду с камбуза, в то время, как на столе в кают-компании его прибор оставался накрытым салфеткой. У Сандро с Ниной не было никакого желания встречаться с Сергеем. А уж у Мары и подавно! Единственным, кто в эти дни навещал Милорадова, был помощник капитана Карл Иванович фон Моллер.

Фон Моллер принадлежал к знаменитой немецкой фамилии, обосновавшейся в России еще в допетровские времена, и был морским офицером в третьем поколении. Он являлся личностью довольно известной в Петербурге, ибо пользовался скандальной репутацией бабника и дуэлянта. За эти грехи, да еще за поклонение Бахусу, Карла Ивановича разжаловали до нынешнего положения и сослали на Черноморский флот, но сия крутая мера нисколько не повлияла на его характер.

Сергей Андреевич знал фон Моллера давно, еще со времен обучения в Морском корпусе. Хоть тот и был моложе на несколько лет, они жили в одной казарме.

Сменившись с вахты, Карл Иванович прихватывал бутылочку и являлся к Сергею.

- Брось, Сережа, - говорил он. – Ни одна баба не стоит наших слез. Выпей!

И Сережа пил. Одной бутылки никогда не хватало. Тем более, что за фон Моллером, этой прорвой, было не угнаться. Вскоре Харитона посылали за второй, а иногда и за третьей. Заканчивалось это только тогда, когда Сергей валился без чувств. Тогда Карл Иванович на нетвердых ногах шел к себе. Утром он появлялся в кают-компании свеженький, элегантный, выбритый до блеска, благоухающий одеколоном. Сергей же все утро выл от головной боли, накрыв голову подушкой. Но это мало помогало. Звуки, долетающие из внешнего мира, никак не могли способствовать исцелению или хотя бы забвению.