Это всё равно, что снова и снова узнавать дату своей смерти. Это похоже на падение с американских горок. Когда вагончики добираются до самой крутой точки, а потом железные рельсы просто распадаются. Арматура гнётся, и ты летишь вниз, не слыша собственного вопля.
Это всё ещё похоже на плохой сон.
Так страшно видеть кошмар, когда на обеих руках по прежнему остаётся по пять пальцев, сколько не пересчитывай.
— Я понял.
Голос глухой.
Мистер Хиккен мягко постукивает карандашом по столу, глядя на Стайлза. «Д» на его бейджике означает — Дональд. Дурацкое имя для онколога.
— Хорошо. Ответишь на несколько вопросов?
— А вы на мой?
— Я догадываюсь, что за вопрос ты хочешь задать.
Эта фраза напоминает о том, что Стайлз — десятитысячный пациент.
Одни и те же взгляды прошли через Дональда. Одни и те же слова. Одни и те же вопросы. Ему совсем не интересно, когда опухоль сожрёт Стилински изнутри. Ему нужно делать свою работу.
— Это вряд ли.
— Послушай… — он опускает глаза в карточку, лежащую на широком дубовом столе, и слегка хмурит брови.
— Стайлз, — подсказывает Стилински. — Лучше так, чем по имени.
Мистер Хиккен понимающе поджимает губы. Этим движением он как бы говорит: «Я понимаю желание подростков сбежать от настоящего, это нормально».
Самое смешное, что он ничего не понимает. Ни капли понимания, одна фальшь.
— Хорошо, Стайлз. Послушай, тебе вовсе не обязательно закрываться от меня. Я знаю, насколько тебе тяжело, и…
Стилински отводит взгляд, не переставая теребить руками завязки своей толстовки. В голове с детства осталась глупая установка — врачи не болеют, но он всё равно спрашивает:
— У вас тоже рак мозга?
Повисшая в кабинете тишина почти вызывает улыбку. Стайлз смотрит на холодную, бледно-бежевую стену, увешанную дипломами и награждениями в рамках. Как это забавно, должно быть — получать премии за то, сколько людей подохло в твоих руках.
— Нет, — сдержанно отвечает Дональд-У-Которого-Много-Рамок. — Но позволь всё же задать тебе несколько вопросов.
Стайлз жмёт плечами, рассматривая теперь прозрачные шторы и искусственные цветы в углу кабинета. Они такие ненастоящие, что зубы сводит.
— Ты не замечал в последнее время ухудшения зрения?
— Немного. Когда моим сознанием овладел тёмный демон, было очень неважно видно. Знаете… все эти вспышки…
Мистер Хиккен смотрит на Стайлза, терпеливо улыбаясь. Извините, док. Это слишком для вас, наверное. Мой мир не для вас, а ваш — не для меня.
— Нет. Не замечал.
Он делает какую-то пометку в медицинской карте.
— Галлюцинации? Визуальные, слуховые?
— Нет.
— Головные боли?
— Иногда.
— Раздражительность? У тебя не возникает состояния, когда тебя раздражает то, что раньше такой реакции не вызывало?
«
— Наверное, тоже иногда. Один раз.
Стайлз поклялся держать себя в руках после этого. Он больше не сорвётся. Не позволит себе поступать так ни с кем из своих близких.
Мистер Хиккен закрывает карту и переплетает перед собой пальцы.
— По моему мнению…
По мнению Дональда-У-Которого-Нет-Рака-Мозга, Стайлзу нужен психолог. С ним будет работать какая-то
Стайлзу хочется разбить эту грёбаную вазу с искусственным фикусом о лицо мистера Хиккена, но он просто кивает. Кивает и кивает, пока у него снова не начинает болеть голова.
Мистер Хиккен предлагает стакан воды. Стайлз отказывается.
Глава 2
Стайлз обожает Питера, потому что Питер остаётся единственным, кто не изменяет своих ехидных взглядов в его сторону.