– Боюсь, Шон, – заметил священник, – что ты все это говоришь не во благо тому несчастному благородному человеку.
– Я как кот, святой отец, – сказал Шон, – а он всегда мурчит для собственной пользы.
– И все же, – сказал священник, – еще неизвестно, кто из них двоих – Сайв или тот благородный человек – больше окажется в выигрыше или в проигрыше от этой женитьбы, если до нее дойдет дело. Если он человек достойный и благонравный, то много еще времени минет, прежде чем из большого города приедет к нам больший дурак, чем он: эта девица обратит его в свою веру задолго до того, как он на ней женится. Если же он мошенник, то ему не будет с этого большой выгоды. Если воображает, будто сможет держать Сайв в своей власти, то ошибки значительней бедняга не совершал за всю свою жизнь. Пока что Сайв никто обуздать не смог. Мать ее скончалась, когда дочери не было и года, а Диармад сразу же отпустил вожжи, а потом уж поздно было – она совсем отбилась от рук.
– Не думаю, что тут дело во власти, святой отец, – возразил Шон. – Айлинь у меня скончалась, когда малышке Майре не было и двух лет, а я этого ребенка никак себе не подчинял. Давал ей всякую волю, какую вообще дают чаду. Никто никогда не повышал на нее голоса – не то что сказать злое слово или ударить. И погляди теперь, как у нас дела. Она успевает подумать обо всем, что мне угодно, раньше, чем я сам об этом подумаю. И это так же верно, как то, что ты сейчас здесь сидишь, святой отец.
– Разумеется, Шон, – сказал священник. – В некоторых милосердие явлено сильнее, чем в прочих, а в некоторых капля хорошего больше, чем в других, – или, напротив, капля дурного, – но, так или иначе, покуда это касается всех живущих, права пословица, и лучше не скажешь: не бывает достатка там, где нету порядка.
Так они судили да рядили, и Шон Левша был очень доволен в глубине души и весьма благодарен тому благородному человеку, что приехал издалека ради Сайв. А вот священник в глубине души был очень недоволен и опасался, что все это дело с Сайв и благородным незнакомцем добром не кончится.
Глава шестнадцатая
На следующий день, который настал за этим, случилась в городе ярмарка. Шенна был на ярмарке с грудой башмаков. Микиль был на ярмарке, чтоб стоять при той груде. Мать Микиля на ярмарке собралась продать свинью пожирнее и купить помоложе. Шон Левша был на ярмарке с большим стадом яловых коров, что пригнали с холмов на продажу. Майре Махонькая была на ярмарке со своим отцом. И пристав тоже был на ярмарке – такой же щекастый, такой же носатый, такой же высокомерный, такой же востроглазый, с такой же широкой спиной и с такими же толстыми ляжками и такой же безучастный, как и Шон с Ярмарки. Как увидишь, что он к тебе идет, – можно подумать, у него в кармане предписание тебя задержать. Как захочешь с ним учтиво поздороваться – взглянет на тебя так, будто ты думаешь его ударить.
Были там всевозможные кони, и было их столь же много, как в самый первый день той ярмарки, куда Шенна явился покупать себе коня и молочную корову. Были там трюкачи и танцоры, музыканты и картежники, были и те, кто очищает карманы. Были тинкеры[23]
из всяких мест, близких и далеких. И были они беспокойные, бесстыжие, невежи невежественные, не говорящие доброго слова. И сами они, и жены их, и дети спорили и бросались друг на друга так, что казалось, вот-вот они друг друга поубивают, но, как бы там ни было, ни разу не убили.Были там наперсточники, да все равно наперсточника Шенны среди них не было, а если и был, то Шенна его не видел. Начались скачки, как и в первый раз. Все наблюдали за ними, а когда закончились состязания, всяк бежал и всяк кричал, да только не бежал Шенна и не кричал вместе с ними.
Едва только закончились скачки, разгорелась драка меж двумя тинкерами за ослиный недоуздок. Тинкер, что был сильнее всех прочих, прыгнул между ними, разнял их и забрал недоуздок себе. Тотчас же Шенна услышал, как люди вокруг него зашептались.
– Глянь! Глянь! Глянь! – говорили они.
Глянул Шенна туда, куда смотрели они, и увидал идущих по самой середине ярмарочного поля – так, что вся ярмарка расступалась, давая им дорогу, – Сайв и благородного незнакомца.
Пунцовое одеянье пылало на Сайв до самой земли. На незнакомце же был костюм тонкого сукна. Выглядел благородный господин весьма опрятно и аккуратно, с иголочки, чисто выбрит, ладно сложен, силен, холен, откормлен, с чистой кожей. Шенна так глаза и вытаращил, когда они подошли поближе. Это был тот самый благородный человек, кому Шенна отказал в деньгах, назвав его праздным проходимцем.