Шепчущие никелевые идолы. Жестокие цинковые мелодии

– Наверное, какой-нибудь театр пытается привлечь к себе внимание. Увлечение театром, как и все остальное, понемногу становится настоящим безумием.

Таков мой родной город! Стоит кому-нибудь разжиться золотишком, как все остальные тут же начинают пытаться набить себе кошельки, имитируя его успех, вместо того чтобы намыть себе своего золотого песка.

Это было настоящее полномасштабное представление. Оно задержало нас на десять минут.

– Я увидел достаточно, – заключил я, когда все закончилось. – И зачем мне теперь идти к ним в театр?

– Потому что там ты сможешь посмотреть всю историю от начала до конца.

– Мне не нужна история. У меня вся жизнь – сплошная история.

Больше не думая об этом, я поспешил навстречу серьезному разговору с партнером, решившим, что он может шутки шутить с напарником. И заодно – навстречу свиданию с новым бочонком «Вейдеровского особого», который Дин должен был приобрести сегодня.

А потом, может быть, загляну к своей рыженькой, посмотрю, как ей понравится мысль насчет турне по пивоварням.

Жестокие цинковые мелодии

1

Зима стояла восхитительная. Как раз такая, какую я люблю. Та незабвенная голубоглазая разновидность зимы, которая подкрадывается до срока и начинает свирепствовать прежде, чем вы успеете вспомнить, куда запихали зимнее пальто. Снег шел чаще и гуще, чем когда-либо на памяти старожилов, а уж на их память можно положиться. Для них то, что было раньше, всегда больше, лучше, острее, забористей и крепче, чем нынче.

А когда не падал снег, шел ледяной дождь.

Весь мир замедлил движение.

Я люблю, когда все замедляется. Люблю бродить по дому, старательно и вдумчиво ничего не делая. Собственно, ничегонеделание – это то, что получается у меня лучше всего… если рядом, конечно, нет ни одной дамы.

Дин сказал бы, естественно, что тех, кто ошивается в моем обществе, нельзя назвать дамами.

Оборотной стороной погоды являлось то, что все эти снега с гололедицей мешали службе доставки привезти полный бочонок. Равно как и мне – добраться до благословенных храмов забвения, где золотой эликсир дают распивочно и навынос.

Все прекрасное рано или поздно подходит к концу. Ни одно доброе деяние не остается безнаказанным. Вопрос только в том, раньше или позже это произойдет. Как мешают моей жизни эти законы бытия!

И как водится, идиллию оборвал стук в дверь.

– У меня омлет подгорит! – крикнул с кухни Дин.

У него всегда найдется отговорка.

Я выбрался из кресла, извиваясь ужом, обогнул стол и бочком протиснулся к двери. Тот, кто строил этот дом, явно отводил моему кабинету роль стенного шкафа. Я покосился на Элеонору – центральную фигуру на висевшем над моим столом мрачном живописном полотне. Она изображена убегающей из застывшего в задумчивости особняка. В одном из окошек мерцает неяркий свет. Она прекрасна и напугана. Каждый раз, как я гляжу на эту картину, свет горит в новом окне. Где-то в темноте на заднем плане, как подразумевается, таится жуткая опасность. Раньше я ее ощущал, теперь нет. Но Элеонора все бежит и бежит.

– Какая-то ты сегодня невеселая, – сообщил я ей.

Тоже верно. Мне давно не приходилось видеть ее в таком раздрае.

Пулар Синдж вынырнула из комнаты Покойника, часть которой превратила в свой рабочий кабинет. Девица-крысюк заведует в нашей лавочке деловой частью, и у нее это получается гораздо лучше, чем у меня.

– Ты кого-то ждала? – поинтересовался я.

У ее единоутробного брата дурная привычка заявляться в самый неподходящий момент, и это изрядно действует на нервы. Он у нас известный преступный авторитет – причем сейчас, когда Танфер и так страдает от беззакония.

– Нет.

– Может, это Джерри из пивной со свежей канистрой? – предположил я, торопливо проскакивая мимо «кладбища».

Нежданные посетители – плохая примета.

– Бинго! – выдохнул я, посмотрев в глазок.

– Что? – мгновенно насторожилась Пулар Синдж.

– Вот тебе доказательство того, что боги благосклонны к мужчинам.

– Что, правда парень из пивной?

– Нет. Еще лучше.

Я распахнул дверь, открыв взгляду целый букет живых воплощений самых сокровенных мужских фантазий. Ближе всех к двери стояла Аликс Вейдер, блондинка-искусительница, дочь Макса Вейдера, темного властелина пивоваренной империи. Я числюсь у Макса внештатным сотрудником.

– Прочь с дороги, Гаррет! – скомандовала Аликс. – Здесь невыносимо холодно. – И шагнула вперед, не дожидаясь моего ответа.

Я выглянул поверх голов. Гости приехали в карете. Из оцинкованной трубы в хмурое небо поднимался столб дыма. Кучер уже спрятался в салон. По размеру тачка вполне могла бы оснащаться парой мачт с соответствующей парусной оснасткой. Шестерка каштановых в яблоках тяжеловозов разворачивала ее прочь от моего дома. Вид они при этом имели такой, словно им ужасно хотелось составить компанию кучеру.