Шепот

…Долгие годы снилась ему ночами та, которую любил. Снилась даже тогда, когда был женат на Инне; она была бессильна изгнать Галю из его ночей. Только истинно любимые женщины могут приходить в наши сны, а всем другим, как бы они этого ни хотели, нет туда доступа, и не могут они его получить никакой ценой. А Галя снилась ему часто, и снилось, что целует он ее всегда в одной и той же комнате, и всегда она одинакова — молодая, привлекательная, беззащитно-хрупкая. И всякий раз во сне вспоминались ему давние сны про этот самый поцелуй, и уже все перепуталось, и он не мог понять, целовал ли он Галю когда-нибудь на самом деле или прошлое было только сном, а поцелуй — теперь, хоть и это тоже только сон. И потом целые дни ходил он разбитый, как больной, и не мог постичь, снилось ли ему или и в действительности целовал он ту, бледную и нежную, с равнодушными движениями и подернутыми истомою прозрачными глазами, и вновь и вновь мечтал он о встрече с нею, хотя так и не узнал, жива ли она, куда девалась, какою стала — ведь прошло много лет, полжизни почти прошло.

Потому и не смог он владеть собой, когда увидел тогда на заставе Богдану: как будто вышла из всех его снов молодая Галя и стала перед ним, клонясь на него, опять угрожая сбежать, исчезнуть, теперь уже навсегда.

И сейчас, из полутьмы полковничьего газика наклонилась к нему хрупкая фигурка, и большие прозрачные глаза смотрели на него уже не равнодушно, а с каким-то испугом — много бы он дал, чтобы прогнать испуг из тех глаз!

— Вы? — повторил опять, не находя более слов, неспособный вытолкнуть из перехваченного спазмами горла более ни звука, кроме этого наипримитивнейшего, наибанальнейшего звука — вопроса «Вы?».

Она улыбнулась ему бледно и опять-таки чуть испуганно, тихонечко откликнулась:

— Я.

Наверное, была еще менее способна разговаривать, чем Шепот.

— Вы… с полковником? — выдавил наконец тот хоть какую-то фразу, хотя, по правде говоря, фраза эта была абсурдной.

— Да, — прошептала она, и он почувствовал, что у нее пересохло в горле, и ему так жаль стало ее, что он чуть не заплакал, и захотелось вырвать ее из машины, обнять, зацеловать здесь, на глазах у всей заставы и самого полковника Нелютова, но какой-то бес застенчивости и вечной сдержанности цепко держал его в своих шорах, и капитан только и смог протянуть руки, не то собираясь поддержать Богдану, не то просто вытащить ее из машины, и сказал:

— Прошу.

А сам подумал: «Хорошо, хоть на это отважился».

Богдана несмело, словно к горячему, прикоснулась холодной тонкой рукой к его загорелой крепкой ладони, мгновение их руки касались друг друга, никто первым не решился шевельнуть хоть пальцем, это была своеобразная разведка прикосновением, а в это время их глаза, серо-голубые Богданы и темные Шепота, вели между собой быстрый лихорадочный разговор о будущем, они без ведома хозяев утверждали собой такт о дружбе и любви, и теперь исчезла встревоженность из одних глаз и испуг из других. Богдана первая шевельнула рукой, оперлась о правую руку Шепота, он чуть отступил, давая ей место рядом с собой, и женщина легко выпрыгнула на землю.

— Здравствуй…те, — улыбнулась она Шепоту, словно бы без этой ритуальной формальности приветствия не мог вступить в силу их пакт.

— Здравствуй…те, — так же ответил ей Шепот, и его поднятая бровь чуть заметно вздрогнула. — Там… полковник… он ждет…

— Да, да, он ждет, — согласилась с ним Богдана. Говорили совсем не то, что надо, не то, что думали, но знали: именно так оно и должно быть, именно этот маленький обман нужен сейчас, в эти первые минуты их сближения, нужна была какая-то зацепка, общая для обоих. Полковник Нелютов был зацепкой. Знал бы это полковник!

А полковник сидел в комнате дежурного, окно которой выходило во двор заставы, бормотал в телефон: «Ну, так, докладывай», слушал для видимости какой-то рапорт, а сам смотрел в окно на тех двух и потихоньку улыбался, рад был за своего брата-пограничника. Вот идут они, офицеры-пограничники, где-нибудь среди пестрой толпы, идут строгие, даже вроде бы неуместные среди праздничности и беззаботности со своею сосредоточенностью, со своею настороженностью в глазах, и как будто никто на них и не смотрит, словно уже отошли в прошлое те времена, когда их героизмом увлекались, пели о них песни, ставили фильмы, писали романы и пьесы. А дудки! Разве может не восхищать их героизм и мужество!

И вот вам доказательство — самое первое и самое убедительное: женщины. Чуткие их души точно воспроизводят скрытые токи общества, и- уж если такая женщина бросает все на свете и идет к пограничнику — то это факт весьма многозначительный. Правда, этот его новый начальник заставы тоже парень незаурядный, недюжинный. В служебной характеристике написано: «Скромный, сдержанный…» Вот тебе и скромный и сдержанный… В неделю такое тут обкрутил! А как держится перед начальством! Как по дощечке ходит!.. Вот так капитан!