Шепот

Нелютов долго листал пожелтевшие газеты, копии распоряжений, акты о злодеяниях. Газеты со всего мира: советские, польские, чешские, немецкие, английские, американские. В большинстве куцые сообщения о бандеровских акциях и злодеяниях, корреспонденты не могли похвастать развернутой информацией, неуловимые националистические начальники не давали им интервью. Если и печатались их исповеди, то назывались они уже не интервью и не заявлениями для печати, а показаниями перед судом. Однако… Два британских журналиста Джон Куртис и Дерек Робинсон странным образом (так и поныне неизвестно, кто помог им, кто дал точные данные, где надо искать бандеровцев и польских националистов из банд НСЗ) пробрались в бандеровские схроны, провели там несколько зимних месяцев, присутствовали на бандеровских маршах против регулярных войск и беззащитных местных жителей, наблюдали экзекуции, моления националистов (у них был даже свой священник!), восторженно описывали подземный бандеровский госпиталь, в котором хозяйничал опытный специалист-европеец: бывший штабсарцт гитлеровской армии, воспитанник Марбургского университета, доктор медицины. Куртис и Робинсон сделали много снимков, которые тайно (неисповедимы пути не только господни, но и дьявольские!) переправляли в Лондон и Нью-Йорк, и газеты печатали эти снимки на первых полосах, рядом с фотографиями, на которых президенты и премьеры принимали верительные грамоты от вновь аккредитованных иностранных послов, рядом с изображением модных кинозвезд, нефтяных королей, высоких церковных прелатов и наглых уголовных преступников, ограбивших банк, поезд с золотом или знаменитую картинную галерею.

Среди снимков полковник натолкнулся на один, где на фоне далеких горных вершин стояли трое: высокий молодой красавец, именовавшийся, как свидетельствовала подпись, священником Прорвой, коренастый широкомордый человечек — куренной Гром и лупоглазый надутый немец, тот самый доктор-европеец, имени которого корреспонденты не приводили, ссылаясь на честное слово, которое они дали доктору. У священника и куренного имена, конечно, подложные, их можно было назвать как угодно, это дела не меняло. Но одно совпадало: действительно священник и действительно молодой. Не похожий ничем на Богдану, может, и не родственник ей, может, вообще анонимное письмо — сплошная клевета, но лучше все-таки сделать так, чтобы развеять все сомнения.

Легче будет не только ему — прежде всего легче будет тем двум. Пусть переживут небольшую встряску, зато потом больше ничто не будет угрожать их счастью. Конечно, все это глупости про влияние дядюшки на племянницу и про использование Богданы врагом, все это не стоит выщербленной копейки. Сколько ей было лет тогда? Пять, от силы — десять! Но для анонима годятся даже младенцы. Он может взять под подозрение уже сам факт вашего появления на свет.

Нелютов поехал на заставу капитана Шепота. Терпеливо выслушал все рапорты, просмотрел все планы занятий, заглянул в сушилку одежды, на кухню — все оттягивал неприятную минуту. Наконец, когда уже не было сил подавлять в себе отвращение к тому, что клубилось в его памяти, пораженной заразными бактериями анонима, он повел капитана прочь от заставы; не ведая, попал как раз между тех буков, где когда-то впервые шли Богдана и Шепот, только теперь буки были в густой листве, а внизу зеленела нежная трава и несмело поднимались яркие головки лесных цветов.

— Что-то жены твоей не видно, — сказал Нелютов, пожевывая травинку, сорванную на ходу.

— Поехала к матери… Мы… неудобно об этом, товарищ полковник. Но… Я гоняю ее к врачу время от времени… сына ждем…

— Вишь! А командир отряда ничего и не знает! Сына ждешь? Что же тут неудобного? Это, брат ты мой, очень здорово! Еще один пограничник будет! А вот у меня — одни дочки… Три дочери и жена — четыре женщины в доме. Сам уже чувствую, что обабился…

— Ну что вы, товарищ полковник… — Называй меня Андреем Васильевичем. Тебя как: Микола Иванович?

— Так точно, товар… Андрей Васильевич. Но самое удивительное: Богдана тоже Ивановна. Хотя отец у нее был белорус.

— Кстати, ты знаешь об ее отце? Она что — сирота?

— Теща рассказала мне все. Трагическая история. Зарубили его бандеровцы. Потерявшего сознание от пыток, впихнули за детскую парту и… Парту специально из села в лес привезли.

— Те могли. Я тут видел да ты и сам хорошо знаешь, служил тут тогда… Ну, а про… твоего тестя… Это точно?

— Теперь это установлено точно. Тогда — и это самое страшное — и тещей заинтересовались: бандеровская семеечка, брат и муж в бандах…

— И брат? Что за брат?