Шепот Черных песков

– А ты оставайся с нами, женись на Шартум, создай свою семью, – присев рядом, посоветовал Персаух.

Опытный охотник из местных племен очень был нужен вождю. Он понимал, что с кочевниками лучше сразу наладить добрые отношения, чем воевать. И Парвиз немало мог тому поспособствовать.

Охотник хрустнул сцепленными пальцами. Трудный выбор предстоял ему. И к девушке прикипел, и там, в горном селе, остались отец и мать, сестренки.

– Мне к своим надо, назад. Я бы Шартум с собой взял…

– Не отдаст отец, любимая дочка, – отрезал Персаух, – а к родителям потом вместе в гости съездите. Хозяйством обзаведешься, детишек нарожаете, твои только рады будут, – патокой потекла речь хитрого вождя.

Зерно кинуто, осталось только наблюдать, как оно взойдет, и Персаух, оставив парня с его сомнениями, ушел в темень.

Стоило отойти от стойбища чуть подальше, как взору открылось необыкновенное зрелище. В призрачной ночной тиши, как пчелиный улей в дупле дерева, гудел рой людских голосов. Костры обрамили стойбище языками пламени, в отблесках которых мелькали фигуры мужчин и женщин, доносилось ржание коней, лай собак, смех ребятишек. Персаух прослезился. Его никто не видел и, окутанный тьмой, он позволил себе расслабиться после долгих лет нелегкого пути. Сколько стойбищ ставили они! Но то были временные, а тут, на этой благодатной земле, Персаух мечтал построить свой город, свое царство. И мысль вождя бежала далеко вперед, рисуя картины счастливой жизни для будущих поколений.

Персаух подставил лицо ветру, дующему от реки. Тот обдал его прохладной волной, осушил скупую слезу. Вождь с удовольствием, медленно втянул в себя пахнущий тиной воздух, поднял глаза к небу.

– Будь славен, всесильный Ану! Славься, владыка всех вод мудрый Эа! Славься, лучезарный Шамаш![24] Я, как верный ваш жрец, ныне принесу вам богатую жертву во имя процветания своего народа и будущего моих людей!

Настроившись на исполнение священного обряда, Персаух вернулся в стойбище.

* * *

Люди племени готовились к ритуалу восхваления богов. В центре большой поляны устроили место для ритуального костра. Свежие дрова из срубленных деревьев, что росли вдоль берега Мурга, лежали в углублении. Неподалеку женщины разложили пучки сушеных трав – полыни, эфедры, иссырык, душицы. Молодой бычок, привязанный к колу, ожидал своей участи. Еще один костер приготовили для него, вырыв яму таким образом, чтобы туша быка разместилась на специально оставленном возвышении в центре.

На почетном месте, украшенном ветками деревьев и цветами, в окружении молоденьких девушек, Цураам делала хаому. Она уже истолкла листья конопли, в изобилии растущей по берегам реки, с кустиками эфедры и зернами ячменя и, напевая гимн богу Хаома[25], процеживала сок растений через цедилку. Рядом в широкой чаше стояло забродившее молоко кобылицы. Скоро Цураам смешает с ним процеженный сок, и хаома будет готова для совершения обряда благодарения богов.

Персаух прошел к своей хижине. Цураам, как верховная жрица, сама приготовила мужу чистую одежду, воду для омовения, амулеты. Сняв пояс и скинув с себя рубаху, Персаух остался в одной обвязке, прикрывающей его бедра. Девушка в чистой рубахе из светлой шерсти, с распущенными волосами, прихваченными на голове тонким золотым ободом, подняла кувшин с водой и полила вождю на руки. Он вымыл сначала руки, потом лицо и торс и лишь потом принял из рук молодой жрицы меховую юбку каунакес. Завязав ее ниже талии, Персаух надел поданное ожерелье и взял посох с золотым наконечником в виде головы быка.

Цураам к тому времени завершила приготовление хаомы и, наполнив чашу для питья, поднесла ее мужу. Люди тихонько запели. Раздался слабый звук бубна. Персаух осушил чашу с хаомой и замер, закрыв глаза. Горько-кислый напиток освежил рот и горло, и тут же горячая волна ударила в голову. Жрец качнулся и двумя руками оперся на посох. В глазах замелькали радужные круги. Они собирались в причудливые образы и мгновенно разлетались перед внутренним взглядом жреца на мириады искр. И вот, наконец, Персаух увидел глаза – огромные, сияющие и смотрящие прямо в душу.

– Боги с нами! Великие боги с нами! – воскликнул жрец, открыв глаза и воздев руки к небу.

Тут же от всех костров поднялись дети, в руках которых горели лучины. Персаух подошел к месту для ритуального костра и, поочередно принимая каждую лучину, зажег пламя. Оно накинулось на дрова, облизало их, словно проверяя на вкус. Пролезло вниз к самому центру кострища и, погаснув было, испустило столб дыма. Жрец, обходя костер вокруг, кинул один за другим пучки сухих трав, и огонь разгорелся, источая аромат, смешанный с дымом. Когда костер поднялся высоко над головой, Персаух пропел хвалебный гимн Ану и протянул руку в сторону, где уже разделывали бычка. Достав крупный кусок внутреннего жира, его дали Персауху. Он, как самую драгоценную часть жертвы, опустил ее в ритуальный огонь. Жир затрещал, оплавляясь, и Персаух, приняв это, как благоволение бога, воскликнул: