Шепот гремучей лощины

– Не только фон Клейста, а еще и бургомистра. Специально был внедрен человек для этой операции.

– Ефим.

– Я же говорю – умный ты. Да, Ефим. Операция была спланирована чисто, до мельчайших деталей все просчитали.

– Но бургомистр приехал раньше срока…

– Но бургомистр приехал раньше срока.

– И планы пришлось менять на ходу.

– Возможно, так и было, но, я уверен, в Гремучем ручье что-то случилось. Что-то такое, что заставило Ефима действовать вне плана.

– Он девочку загубил… – сказал Григорий очень тихо. – В машине с фон Клейстом была Танюшка, внучка тети Оли.

– Он не мог этого знать. Если бы знал, то никогда бы… Придумал бы что-нибудь другое.

– Но девочки больше нет…

– Думаешь, только твоей девочки больше нет?! – Влас неожиданно сорвался на крик, но тут же взял себя в руки, успокоился. – Прости, Гриня. Который день на ногах, сплю по паре часов, вот и срываюсь. Не обижайся.

– Да что ж я красна девица, чтобы обижаться? – Ах, как же хотелось курить! Вот точно так же, как Власу.

– Ефима убили. Это уже Шура нам рассказала. Сначала про взорванную машину фон Клейста, потом про Ефима. А я вот думаю, что Ефим точно что-то знал, раз так поступил. Он в ту ночь должен бы встретиться в лощине со связным для уточнения деталей плана, но так и не встретился. Вот я теперь, Гриня, пытаюсь свидетелей найти. Хоть одного свидетеля, чтобы понять, что же там на самом деле произошло в Гремучем ручье. На тебя у меня были очень большие надежды.

– Свидетелем я еще ни разу не был. – Григорий усмехнулся. – Все больше подозреваемым.

Голова тоже усмехнулся – Григорию показалось, что недобро, – встал с табурета, на котором сидел, сказал:

– Ладно, вдруг вспомнишь что, так ты свистни, я подойду.

– Нечего мне вспоминать, Влас Петрович. – Он откинулся на подушки.

– Ну, мало ли. Память человеческая такая… – Голова сунул папиросу в зубы и вышел из лазарета.

Память у Григория была хорошая. И рад бы был многие вещи забыть, да не получалось. А еще терпелка его подходила к концу, рвалась на волю упыриная суть. Ему пока еще удавалось удерживать ее в узде, но чуйка подсказывала – нужно что-то делать, как-то решать проблему.

Будь поблизости какой-никакой фриц, Григорий бы, наверное, проблему решил, не задумываясь, но кругом были только свои, а ближе всех Лидия. Вот за Лидию он больше всего и боялся. Ночами они с Зосимовичем дежурили в лазарете по очереди, хотя Григорий бы с превеликой радостью остался в одиночестве. От греха подальше.

Четвертая его ночь в качестве медицинского феномена, который и не помирает, и не живет, выдалась бессонной. Сказать по правде, со сном у него теперь были проблемы. Хватало всего нескольких часов, чтобы выспаться. Еще один феномен из безобидных.

А Лидия задремала. Приткнулась в уголке у печки, скрестила на груди руки, закрыла глаза. Ее мучили кошмары. Григорий знал это доподлинно, видел по подрагиванию длинных ресниц, по движению глазных яблок под тонкой кожей век, чувствовал по лихорадочному биению пульса. Вот это биение пережить ему было тяжелее всего, аж скулы сводило от жажды и ненависти к самому себе.

Вот и той ночью он разрывался на части между желанием подойти к Лидии как можно ближе и желанием бежать куда глаза глядят.

Глаза глядели на него… Три пары красных глаз в черном проеме окошка.

Горыныч! Явился, не запылился! Явился и в окошко уставился, оттого, наверное, окошко ледком и подернулось. Григорий встал с кровати, осторожно, чтобы не разбудить Лидию, подошел к окну. В черной рамке тут же появилась костяная башка. Хоть и была она самой мертвой, но все равно оставалась самой любопытной. Неслышно клацнули челюсти, Григорий сглотнул, обернулся на Лидию. Спит, досматривает очередной кошмар. Ну, а у него, похоже, намечается ночная прогулка. Жаль, из одежды на нем только портки, все остальное бдительная Лидия из лазарета вынесла. Наверное, чтобы он не таскался во двор на перекуры. Ничего, он нынче сделался не особо чувствительным не только к боли, но и к холоду. Если приспичит, может и босиком прогуляться.

Приспичило. Поможет ему Горыныч в его горе, или просто посочувствует по-дружески, не важно. Если останется в лазарете, сойдет с ума. Это в лучшем случае.

К двери Григорий шел медленно, на полусогнутых. И не столько потому, что боялся разбудить Лидию, а потому, что на большее его сил не хватало.

Получилось уйти незамеченным, даже дверь не скрипнула. Горыныч ждал снаружи, стоило только Григорию перешагнуть порог избы, как трехглавый выступил из темноты.

– Ну, привет, Горыныч. – Григорий осторожно, не без опаски, погладил пса по колючей холке. – Давно не виделись.

Горыныч зажмурился, словно ему была приятна эта случайная ласка, а потом змеиный хвост крепко обвился вокруг запястья Григория, потянул в темноту.

– Тихо, – шепнул Григорий, едва успевая перебирать босыми ногами. – Видишь, какой я теперь? Куда тянешь? Не торопись, не осталось во мне сил.

Ох, не осталось… Столетний старик он сейчас, а не молодой мужик. И даже неинтересно, куда волочет его Темный пес. Может быть, подыхать в лес, чтобы не смущать хороших людей своей упыриной сутью.