Шепот гремучей лощины

Лидия хлопотала у печки. Остро пахло чем-то травяным. Наверное, она заваривала ему очередной сбор, потому что лекарств у Зосимовича было в обрез, а травами кто-то из отряда запасся еще летом.

В робком утреннем свете волосы Лидии полыхали вокруг головы, словно нимб. Не потому, что она была святой, а потому что не успела завязать свои непослушные кудри в привычно строгий пучок, и они взвивались и топорщились, и играли всеми оттенками розового и красного. А вот пусть бы и не завязывала! Зачем же прятать такую красоту?

Григорий знал, зачем. Увидел всего однажды на дне ее глаз. Ну, может не знал, но догадывался. За распущенные волосы легко схватить, легко потянуть. Теперь она очень нескоро позволит себе вот эту рассветную красоту. Из-за страха, из-за черных воспоминаний не доверится никому.

Григорий скрежетнул зубами, и Лидия, словно услышав этот скрежет, сначала замерла, а потом резко обернулась. В глазах ее плескался ужас. Не долго, какое-то мгновение, но ему хватило, чтобы еще больше возненавидеть того гада, который заставляет ее вздрагивать и покрываться испариной от страха.

– Вы проснулись? – Она быстро взяла себя в руки. Она даже улыбнулась.

– Что-то я разоспался. – Григорий сел в кровати, спустил босые ноги на пол и тут же об этом пожалел. Ступни его были грязные. Если Лидия увидит…

Она не увидела, она снова отвернулась к печи.

– Я приготовила вам отвар. Зосимович распорядился. А еще Шура обещала принести вам варенные яйца. Уж не знаю, где она их раздобыла в этой глуши.

– Спасибо, я не голоден.

Он и в самом деле не чувствовал ни голода, ни той изнуряющей жажды, с которой боролся все эти дни. Он чувствовал себя хорошо. Впервые за долгое время.

Украдкой, чтобы не заметила Лидия, он сдвинул повязку, разглядывая свои раны. Раны не просто затягивались, они уже затянулись. Еще один повод для Зосимовича помечтать о статье для медицинского журнала. Еще один повод для всех остальных удивиться его невероятной живучести.

– Где мои вещи? – спросил он вежливо. – Лидия Сергеевна, верните, пожалуйста, мою одежду.

– Вам нельзя! – Лидия уже не возилась у печи, Лидия смотрела на него с мягким укором, как когда-то смотрела тетя Оля.

– Мне можно. – Он улыбнулся своей самой обаятельной улыбкой. И улыбки эти, и он сам обычно нравились женщинам, но Лидия не была обычной женщиной. Она не улыбнулась в ответ. Зажав в зубах шпильку, она быстро и ловко убрала свою роскошную гриву в строгий пучок и сказала: – Ваше выздоровление идет очень быстро, но все же…

– Мне нужно выйти. – Григорий не желал слышать вот эти «но».

– Зачем?

– Затем. – Он посмотрел на нее многозначительно, и ее бледное лицо залила краска смущения. – Я больше не нуждаюсь в няньке, уважаемая Лидия …

– Я не нянька…

– Простите, вы сестра милосердия, этакий милосердный ангел, но мне нужно побыть одному.

Какое-то мгновение казалось, что она его не выпустит, станет на дороге, кинется грудью на амбразуру. Не встала и не кинулась, нырнула за печь, а вынырнула с его одеждой. Значит, не вынесла, а спрятала, когда он спал.

– Вот! – Аккуратная стопка легла на кровать рядом с Григорием. – Там на гвозде висит телогрейка, – сказала Нина ровным, даже равнодушным тоном. – Наденьте ее, чтобы не простудиться. И вот сапоги.

Сапоги она прятала на печи. Эх, знал бы, не пришлось гулять босиком!

Григорий торопливо сунул грязные ноги в сапоги, накинул телогрейку, в кармане которой прятал папиросы. Из лазарета он вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь, но далеко не ушел – присел поблизости на старый пень, закурил.

Стало совсем хорошо! Жизнь заиграла новыми красками. Интересно, как долго он сможет продержаться? Насколько дней – или часов – хватит ему этой заемной жизни? И что будет, когда она закончится? Он снова начнет смотреть на людей, как на добычу, и ненавидеть себя до глубины души, которой, возможно, уже и нет?

– Поживем – увидим, – буркнул Григорий себе под нос, глубоко затягиваясь папиросой.

– …Что говоришь? – послышалось у него за спиной. И как он не услышал, как не предугадал появление Власа?!

– Говорю, жизни прекрасна, товарищ командир! Вот, Лидия меня на свежий воздух выпустила. Будешь? – Он протянул Власу папиросы, тот взял одну, благодарно кивнул. Вид у него был какой-то… озабоченный. – Что-то случилось? – Григорий не стал ходить вокруг да около.

– А ты не знаешь? – Влас тоже не стал.

– Знал бы, не спрашивал. – Закравшаяся в сердце тревога под пристальным взглядом Власа сделалась еще сильнее.

– Пацаны ушли. – Влас закурил, встал напротив Григория. Теперь он смотрел на него сверху вниз. Это нервировало. Но куда больше его нервировало другое.

– Какие пацаны?

– Такие. Твой сын и этот его дружок. Шура не дождалась их к завтраку, пошла будить. А в землянке пусто. В землянке, значит, пусто, а в арсенале не хватает двух автоматов.

Григорий сделал последнюю глубокую затяжку, раздавил недокуренную папиросу носком сапога.

– Вот и скажи мне, Гриня, куда твои пацаны могли отправиться с оружием?