Шепот гремучей лощины

У него был один единственный ответ. Пацаны отправились в Гремучий ручей. Сева из желания узнать как можно больше о том, как погибла Танюшка. А Митяй за компанию. По старой дружбе, так сказать. Это хорошо, что у его сына появился наконец друг, но какая же это дурь!

Григорий встал. Теперь уже он был выше Власа на полголовы.

– Куда? – спросил Влас.

– За ними.

– А они куда?

– А они в Видово. – Упоминать Гремучий ручей он не стал.

– Видово больше нет. – Влас заступил ему дорогу.

– Как – нет?

– Вот так… Сожгли деревню. Большая часть сельчан спаслась. – Он бросил на Григория быстрый взгляд. – Благодаря тебе. Но саму деревню сожгли. Я знаю, что говорю, я видел пепелище своими глазами.

– Плохо. – Григорий попытался обойти Власа, но тот крепко сжал его руку, заглянул в глаза.

– Еще раз спрашиваю, товарищ Куликов, куда отправились пацаны?

Вот уже не Гриня, а товарищ Куликов. Так, глядишь, и до ареста дойдет.

– Думаешь, если бы я знал об их планах, я бы валялся все это время на койке? – прохрипел Григорий. – Не сказали они мне ничего. А теперь пусти! Мне нужно идти!

– За ними? – кинул Влас ему вслед.

– Ты сам сказал, там мой сын. Я его не брошу.

– А сил хватит?

– С этим я как-нибудь разберусь.

– Зосимович тебя не отпустит.

Григорий обернулся, посмотрел на Власа долгим взглядом, сказал:

– Главное, чтобы ты меня отпустил, товарищ командир.

– Отпущу, – как-то уж слишком легко согласился Влас. – Больше того, с тобой пойду.

– Это лишнее. – Не нужен ему никто, особенно Влас. Привык сам со своими делами разбираться.

– А это не тебе решать, Гриня. У меня там тоже есть… дела.

– Где?

– В Гремучем ручье. – Сказал и побелел лицом. Может, и в самом деле есть дела?

– Это ты связным у Ефима был? – Озарение пришло внезапно.

– Я. – Влас не стал отрицать. – Не успел я тогда. Все не так пошло. Все не по плану.

– И ты теперь себя винишь?

– Я разобраться хочу. Темная это история, Гриня. И вы все темните что-то.

– Мы – это кто?

– Все! Ты, пацаны, девочка эта ваша. Даже Шура! Вы недоговариваете что-то, я же чувствую.

– Профессиональное чутье сыщика? – усмехнулся Григорий.

– Думай, как хочешь, но без меня ты из лагеря не уйдешь.

Он бы ушел. Для этого ему сейчас ничье разрешение не требовалось. Но во взгляде Власа он увидел что-то такое… Отчаяние? Боль? Что-то связывало товарища следователя с Гремучим ручьем. И это никоим образом не касалось неудачной диверсии. Там было что-то личное. Вот если бы посмотреть подольше, заглянуть поглубже… Но Влас не дал, словно почувствовав неладное, отвернулся.

– Собирайся, – сказал зло. – С Зосимовичем я договорюсь, а с Лидой ты уже сам как-нибудь…

Лиду пришлось уговаривать и убеждать. Лида не могла поверить, что вчерашний мертвец сегодня готов к марш-броску через болото и, возможно, ко встрече с фашистами.

– Ваши раны…

– Уже почти затянулись. – Он улыбнулся той своей обаятельной улыбкой, которая не оказывала на Лидию никакого воздействия. – Медицинский феномен, вы же помните.

– Я помню. Я просто привыкнуть не могу.

Он тоже не мог привыкнуть. К тому, какая она был с распущенными волосами. К тому, что почувствовал в тот момент. А ведь он уже начал считать себя бесчувственной упыриной! Он же к шее ее лебединой присматривался! И не для того, чтобы поцеловать. Другие его обуревали чувства. Или все-таки смесь чувств? Ведь сколько раз мог, сколько раз видел ее спящей и беспомощной, но не кинулся, не переступил черту. Скорее бы самого себя убил, чем ей навредил. И хорошо, что не пришлось никого убивать. Никого из людей. Значит, есть у него какой-никакой выход. Да, не самый лучший, не самый красивый, но уж какой есть. И главное, чувствовать начал. Вот чувствует досаду на пацанов, которые не предупредили. А вот злость на Власа, который по старой ментовской привычке все держит под контролем. А вот неловкость и еще что-то непонятное перед Лидой. Это самое острое чувство, почти как лезвие. Задень – и хлынет кровища. А ему сейчас кровища не нужна. Даст бог, никогда и не понадобится.

– Со мной пойдет Влас. – Последний довод, можно сказать, решающий. – Если что, присмотрит и поможет.

– Влас Петрович медицине не обучен.

– Зато стрелять хорошо обучен. А с медициной я как-нибудь сам управлюсь.

– Вас же бесполезно уговаривать, Григорий? – Впервые она назвала его просто по имени. – Вы же уже все решили.

– Такой уж я человек… – Он пожал плечами и тут же подумал, что, возможно, и не человек он уже вовсе.

– Я дам вам с собой мазь. Она на барсучьем жиру. Очень хорошо для ран.

Его раны, наверное, и так скоро исчезнут без следа, но забота эта… волновала.

– Спасибо, Лидия. – Хотелось назвать ее Лидочкой, но не решился. Да и незачем. Может и видятся они сейчас в последний раз. – Я отплачу, – сказал и сам удивился сказанному.

– За что? – Она тоже удивилась.

– За доброту.

Григорий был уже на пороге, ему бы уйти, а он обернулся. Она стояла у окошка, хрупкая, смертельно уставшая, кутающаяся от холода и кошмаров в пуховую шаль.

– Я его найду, – пообещал он.

Он пообещал, а она не спросила, про кого он. Во взгляде ее вспыхнуло сначала отчаяние, потому недоумение, а потом слабая надежда.