Шепот Лилит

Невзирая на патологическую увлеченность древней историей, шумерами, вавилонянами и прочими канувшими в Лету цивилизациями, наш профессор отнюдь не являлся этаким современным анахоретом. Ранняя седина красила его и придавала импозантности. И хотя под определение красавца он совершенно точно не подпадал: нос картошкой, слишком полные губы, глубоко посаженные глаза, – однако удивительная артистичность при чтении лекций и умение остроумно пошутить приносили свои плоды в виде молоденьких влюбленных студенток, от общества которых он не отказывался. Да и возраст – всего сорок семь – для мужчины самое то: жизненный опыт, умудренность, интеллект. Не знаю, следил ли он специально за своей фигурой, но подтянутость, почти военная выправка и полное отсутствие «профессорского» животика, столь характерного для мужчин, ведущих сидячий образ жизни, плюс рост за сто восемьдесят, делали его весьма привлекательным для противоположного пола. Вероятно поэтому, несмотря на спаянный тандем: он и его жена–археологиня, – на нашем курсе поговаривали, будто во время летних экспедиций из его личной палатки под утро частенько выбирались студентки–практикантки. Но тут уж, как говорится, за что купила, за то и продаю: вполне возможно, подобные истории были лишь эротическими фантазиями юных особ, выдававшими их подсознательные желания, которые не имели ничего общего с реальной действительностью.

Итак, я пребывала в напряженном ожидании. Глеб Юрьевич смотрел на меня, я – на него.

– И все же – почему именно Лилит? – Снова повторил он свой вопрос. Очень уж ему хотелось докопаться до истины. Видно, чувствовал своей мужской интуицией некий подвох.

– Мне представляется, что эта тема не в полной мере раскрыта современной наукой.

– Даже так? Ну, не скажите! – он откинулся в кресле и прочел мне небольшую, но достаточно емкую, лекцию о Лилит.

– Пожалуй, я неверно выразилась, Глеб Юрьевич. Тема не раскрыта в том аспекте, в котором занимает меня. Я подразумеваю современную демонологию, социальный ракурс, предысторию возникновения столь агрессивного женского образа в общественном сознании.

– Но это, скорее, ближе к психологии, чем к древней истории, – он приподнял плечи и развел руками.

– Позвольте с вами не согласиться, – упрямо стояла я на своем. – Меня интересуют именно исторические корни мифа. Это очень важно для его понимания. Однако на психологическом аспекте образа Лилит, его влиянии на коллективное бессознательное и шире – на общественное сознание, мне бы тоже хотелось остановиться.

– Хмм… Возможно, возможно… – Он скрестил на груди руки и беззастенчиво меня разглядывал. – Но не увлекайтесь, у нас все же кафедра древней истории, а не социопсихологии. Впрочем… в отношении психологического аспекта можно будет проконсультироваться на кафедре психологии у профессора Антонова – он не откажет, тема нетривиальная.

– Да. Понимаю.

Похоже, он уже принял окончательное решение, и решение это было в мою пользу.

– Ну что же, Лиля Ветрова, вы победили! И я согласен разделить ношу избранной вами темы, а также те шишки, которые посыплются на вас во время защиты. – В глазах его заиграли синие искорки, весьма хулиганские. – Пора немного встряхнуть наших ретроградов! Лилит так Лилит. Кстати, имя у вас созвучное – Лиля. Надеюсь, вы избрали тему диссертации не только по созвучию имен? – и он громко фыркнул несколько раз, что–то сильно его веселило.

– Об этом я как –то не думала…. – потупив глаза, бессовестно солгала я.

Конечно, думала. Еще как думала. Вернее, знала, была уверена – все неспроста. Да и как объяснить профессору древней истории, пусть и малость чокнутому, что Лилит хочет, чтобы я о ней написала. Что она снится мне вот уже достаточно продолжительное время, и я уверена, что не смогу отделаться от ее навязчивого образа, пока, пока… Впрочем, сама не знаю.

Впервые она приснилась мне около года назад, если быть совершенно точной – восемь месяцев тому. И сон был настолько ярким и необычным (а я редко вижу сны, особенно цветные), что, проснувшись, я записала его в своем дневнике.

Но сначала это были не сны, а невнятный шепот, который со временем становился все более отчетливым и различимым. Сквозь дремоту до моего сознания доносился легкий и невесомый, словно ночной ветерок, женский голос: «Лиля… Лиля… проснись! Это я, Лилит… Я – это ты. Ты – это я.» И я просыпалась. Озиралась кругом. Ночь. Тишина. Никого. И снова засыпала. Так продолжалось с месяц. Потом мне стало казаться, что по комнате словно бы порхает легкий ветерок, овевая мое лицо, нежно целуя меня. Страшно почему–то не было. Было удивительно и до странности хорошо. А затем я однажды проснулась в собственном сне.

Первый сон о Лилит