Шепот пепла

Внутри Нико все переворачивалось. Предательство Тавара не могло быть правдой. Или могло? Неужели Чинуш настолько одержим желанием победить в схватке, что спас и отхаживал жертву целые сутки, хотя мог просто бросить в том озере? Если мастер ножей в самом деле велел убить сына властия, Нико выжил только благодаря уязвленному самолюбию второго ученика.

Наемник развернулся, взметнув полы плаща, и зашагал к просвету между скалами, где виднелось небо, оплавленное закатным солнцем. Оказавшись в степи, среди волн сухой травы, он традиционно разделся по пояс, показывая, что не прячет другого оружия, кроме карда. Тело Чинуша походило на жгут, готовый напрячься по первому требованию. Жилистое, сохранившее остатки юношеской гибкости, оно восхитило бы любого, кто знаком с тяжким трудом тренировок. Нико неуверенно отбросил плащ. Сердце пребывало в смятении. Неужели насмерть?

Чинуш без раздумий сорвался с места, выставив кард острием вперед. Свободную руку держа у груди для защиты. Нико уклонился, лезвие рассекло воздух перед лицом. Он сделал выпад, целясь в живот. Наемник отскочил. Остановил удар сверху, крутанулся, избегая режущей линии второго кинжала.

Сердце колотилось. Чтобы победить, нужно принять противника за врага. Так учил Тавар. Но Нико видел в Чинуше почти брата. Они столько времени провели вместе.

Наемник нацелился в живот. Нико успел изменить направление острия. Один выпад за другим. Кард сцепился с кинжалом. Свободной рукой Нико попытался ударить Чинуша в грудь. Наемник перехватил запястье и сломал его. Нож выпал. Рука взорвалась болью. Нико пнул Чинуша коленом. Наемник отпрянул и напал снова, не давая опомниться.

Удар по дуге. Наклон и ответный удар — наискосок. Молнии лезвий. Свист рассекаемого воздуха. Капли пота.

Нико поплатился за неуверенность. Чинуш серьезен. Азарт, страх и ненависть смешались в глазах наемника. Он скалился. Миг! И плечо Нико вспорото. Еще миг! И задет бок. Кровь. Боль. Отчаяние. Злость. Жарко. Как жарко.

Нико отступал, тяжело дыша. Он ослаб. Он так ослаб за время путешествия. Морская болезнь и дни мучительного забвения на Акульем острове. Холод и жара. Голод и жажда. Утопление. Чинуш будто стал в два раза быстрей и сильней.

Он схватил здоровую руку Нико и полоснул по ней ножом. Юноша скривился, выронил оружие. Брызнула кровь.

Все было кончено. Нико завладел жуткий предсмертный страх. Чинуш повалил его пинком в живот, ударил в голову и уселся сверху.

Сейчас перережет горло.

Юноша зажмурился.

Прошла секунда… две… три…

Нико открыл глаза. Чинуш занес кард, но не двигался. Его лицо было почти неразличимо в темноте. Что оно выражало? Триумф или жалость?

— Вы отвратительны, — прошипел наемник. — Как вы могли стать настолько слабым?

Он ударил Нико кулаком. Ударил еще и еще, разбивая лицо в кровь.

— Вы слабак! Вы жалкий слабак!

Чинуш орал во всю глотку, не сдерживая ярости, и продолжая бить Нико.

Наемник злился на самого себя. На то, что не смог прикончить проигравшего.

— Никогда! Слышите? Никогда не возвращайтесь в Соаху! Сегодня вы умерли! Нет! Вы утонули в том озере! Или даже подохли в тот день, когда встретили проклятого Такалама! Соаху никогда не будет править слабак!

Он слез с Нико, подхватил плащ и вскоре пропал, проглоченный темнотой наступивших сумерек.

* * *

Оглушительно пели птицы. Щебет искрами разносился над безмятежным шелестом степной травы. Нико мерещились фонарики Намула, плывущие по волнам безбрежного моря. Прохладный ветер вплетался в канву сухостоя, клонил гребни ковыля. Они щекотали опухшее, покрытое синяками лицо юноши. Кололи ткань шерстяной накидки, под которой невыносимо болели сложенные на груди, кое-как перевязанные руки. Ткань рубашки пропиталась кровью. Левое запястье пульсировало.

Нико приоткрыл заплывшие глаза. С обеих сторон его окружали стебли золотистых травинок. В светло-сером небе парили птицы. Три черных и одна крошечная белая. Нико наблюдал за ее странным полетом. Птица опускалась по воздушной спирали. Контуры становились отчетливей, и скоро юноша понял, что это лоскут ткани или бумажный листок. Он ударился ему прямо в лицо, закрыв обзор.

— Ай-й!

Нико поморщился, с трудом высвободил руку и схватил клочок пергамента, исписанный знакомым мелким почерком.